Несвятое семейство

Литвиновы Анна и Сергей

Единственное, что удалось узнать Диме про семью Черепанова, его происхождение и юность, благодаря тому, что тщеславный Актер Актерыч все же выставил в своей галерее штук семь фото – очевидно, отсканированные с первых пленочных «Кодаков». Карта, размещенная прямо на «Фотоальбоме», показала, что детство Романа проходило в областном центре, Малинове, в ста двадцати километрах от столицы. На фотках невысокого качества, чересчур мелких и с пестрым фоном, датированных, судя по одежде, обстановке и прическам, концом девяностых, располагался юный Рома с еще более юной девочкой (вот тут-то он впервые был с кем-то в полуобнимку). Подпись гласила: «Мы с сестрой Кристиной».

Еще одна карточка – вся семья в сборе: суровый отец, набычившийся, чуть в сторонке ото всех, слегка независимо от семьи, и трое других, все в теплой кучке – мама, Рома и сестрица.

Да, недаром одна фотография столько же информации содержит в переводе на биты и мегабайты, сколько добрый роман! По одному отпечатку, где изображена хотя бы пара, можно, считал Полуянов, многое понять: кто как к кому относится, какого достатка семья, какие у кого притязания и проблемы. Вот и тут: судя по ковру на стене, Черепановы не больно-то благополучны и продвинуты (во всяком случае, в конце девяностых были). И папашу (подпись: «отец, Игорь Геннадьевич») жизнь в семейке скорее тяготит, чем радует. И дети тянутся к маме («Любовь Кирилловна»), но ухитряются не соперничать друг с дружкой: Рома как бы великодушно отдает мать своей сестренке – пожалуйста, можете болтать и сплетничать сколько угодно, я большой, и я мужчина. Однако мамаша не просто вместе с сестренкой, она и сыночка тоже прикрывает своим крылом. И Кристина тоже тянется к старшему брату – она, в отличие от него, совсем некрасива, но отсвет любви к нему и маме освещает ее чело. И уж тут понятно: если кого Роман и любит (то есть, увы, уже в прошедшем времени – любил), так это мать и сестру.

Еще пара фото представляли юного Черепанова в толпе одноклассников, но и там он держался наособицу, никто к нему не льнул, да и он ни к кому. Вернее, он, видно, так себя даже в школе поставил, что не больно-то к нему со своими любовями и дружбами хотелось лезть.

«Надо ехать в Малинов», – вдруг подумал журналист. А потом повторил предложение вслух, и оно ему неожиданно понравилось. И впрямь – почему бы не съездить? Кажется, мать и сестра – единственные люди на свете, кому Роман доверял. Наверное, они смогут многое о нем рассказать – если, конечно, к ним подход найти, а Дима это сумеет, чуть не двадцать лет в журналистике.

Идея поездки куда бы то ни было одному, без Надежды, но в то же время вроде и не от редакции, за свой счет, понравилась репортеру. «А потом, – подумал он, – если материал получится, можно будет с новых моих работодателей не только гонорар, но и командировочные содрать. Только надо узнать для начала, там ли до сих пор семья Романа, за пятнадцать лет много воды утекло».

Он свернул интернетовское окно и запустил программу, которая давно уже была куплена на радиорынке и немало журналисту помогала – телефонную книгу не только жителей Москвы, но и Питера, городов-миллионников, а также близлежащих к столице областных центров. Малинов, к счастью, в гроссбухе имелся. Дима пролетел по строчкам и открыл – Черепановы, адрес: улица Второго Интернационала, дом три, квартира семнадцать, и телефон. Не откладывая дела в долгий ящик, он выискал код города Малинова и набрал номер.

Пока шел вызов, устанавливалось соединение, вдруг вспомнилось, как на первом, что ли, курсе журфака приходил к ним читать лекцию гремевший тогда репортер Лев Колодный. И как он говорил им, желторотикам: все, мол, знают Николая Островского – он преодолел себя и смог стать писателем, будучи прикованным к постели. А вот репортером он работать, при всем к нему уважении, не смог бы. Потому что журналиста

кормят ноги, и если он не обойдет десяток порогов и не повстречается с двумя десятками человек, материала ему не собрать.

А ведь если судить по нынешней жизни, Колодный ошибался, подумалось Диме. Сегодня и без ног запросто можно репортером работать. Да и без рук, с нынешним развитием электронных распознавателей речи, – тоже. Была бы голова на плечах. Но что говорить об инвалидах! Полуянов видел немало в редакциях мальчиков-девочек, приклеившихся намертво к стульям и выдававшим на-гора километры скомпилированных из источников в Интернете текстов.

Журналист даже не сомневался, что по его теме уже завтра в десятках газет появится информация, которую и он нарыл, не отходя от монитора: где артист родился, учился и прочее. Только в тех текстах не будет содержаться ответов на главные вопросы: а какой он, Роман Черепанов? Почему его убили? Случайность ли это? Кто за этим может стоять? Почему с артистом в последнее время происходили всевозможные неприятности? И, в конце концов, что за человек он был, что за персонаж: положительный или отрицательный? Точнее, в какой пропорции перемешивалось в нем (ведь стопроцентно хороших или же плохих людей не бывает на свете) добро и зло, свет и тьма?

На все эти вопросы и пытался ответить Полуянов, поэтому и звонил сейчас в город Малинов.

Ответил женский голос. Немолодой, абсолютно подавленный.

– Любовь Кирилловна? – участливо спросил Дима.

– Да, я.

– Это друг вашего Романа звонит, из Москвы, Дима меня зовут. Примите мои самые искренние соболезнования, – с чувством проговорил репортер.

– Спасибо вам, – горестно отозвалась женщина.

– Вы мне не подскажете, когда состоятся похороны? И где? Я обязательно хотел прийти, и товарищи из театра тоже.

– Отец поехал за Романом, – мать даже слегка приободрилась (разумеется, на фоне бесконечного уныния, с каким прозвучал ее голос вначале). Теперь, слава богу, появилась возможность заняться практическими вопросами, пусть даже столь печальными, как похороны сына. О погибшем она говорила, словно бы речь о живом. – Он за Ромой поехал к вам, в Москву. Когда уладит там все формальности, договорится, привезет Ромочку. Хоронить мы его будем здесь. Там, где он в этот мир и пришел. У нас никого в Москве нет, да и у Романа тоже. Негоже ему в чужой земле лежать. А когда похороны точно будут, я вам пока сказать не могу.

– Может, вам какая-то помощь нужна? Или отцу вашему здесь, в столице?

Участливость, которую проявлял журналист, была не просто вежливостью, или данью традиции, или способом подлизаться, втереться в доверие. Он действительно готов был помочь – и помог бы, выкажи собеседница хоть малейшую в том заинтересованность: бегал бы по моргам или знакомых своих многочисленных напрягал. А как иначе? Журналист тоже, как и писатель, должен любить своих героев.

Однако мама Черепанова сказала:

– Нет, благодарю вас. Ничего не надо.

– Может, вы деньгах нуждаетесь?

Деньжат у Димы с Надей у самих было негусто, но главное ведь предложить, показать участие, а если вдруг даже скажут: давайте – на такое дело всегда подзанять можно.

– Да что вы! Нет же!

– А как Кристиночка себя чувствует? – спросил Дмитрий о сестре Романа, словно бы уже на правах друга дома.

– Кристина? – Голос женщины закаменел, причем еще пуще, чем когда говорила она о гибели сына. – А вы не знаете?! Ах, да, Рома вам, наверное, не говорил… Он и нам велел никому не говорить… Но сейчас-то уже можно? – В словах ее почувствовался надрыв.