Несвятое семейство

Литвиновы Анна и Сергей

Однако уже на второй день наслаждаться свободой надоело, мозг устал от глупых телевизионных передач и начал требовать более достойной пищи. Да и Диме хотелось помочь. Поэтому Надины мысли невольно начали возвращаться к Роману, столь дурацки, нелепо погибшему (жалко ведь!), и к людям, которые, быть может, замешаны в его смерти.

После того как Надя вспомнила в последний вечер с Полуяновым, что Ирина Коврова, посетительница читального зала, упоминала при ней фамилию Гречишниковых и что именно из ее книги вывалился листочек с надписью: «Ненавижу!», она решила спросить у женщины обо всем напрямик.

Возможно, это был не лучший подход. Возможно, будь на месте Надежды дама иного склада – какая-нибудь интриганка! – она бы придумала для того, чтобы выманить правду, какой-нибудь хитрый ход. Однако Митрофанова давно поняла, что строить козни и мутить воду – не ее стезя. Пусть другие ловчат, придуриваются и подкапываются. Она, если за что-то сражается, будет воевать с открытым забралом – пусть такой способ далеко не всегда эффективен, зато он тоже может порой принести результат. Коснешься щекотливой темы в лоб, и сразу сможешь увидеть на лице собеседника волнение, растерянность, трепетание. И понять, соврал он в ответ или сказал чистую правду.

Вот только перед предстоящим разговором Надя трепетала сама. После того как она твердо решила, что спросит Ирину Андреевну о происходящем, пришлось ждать.

Как назло, с утра Коврова в библиотеке не появлялась. А когда она вдруг возникла в читальном зале, Надежда испугалась сама, да так, что из-за бешено стучавшего сердца, колотья в висках и перехватившего дыхания не смогла бы вопрос с подвохом толком задать, не говоря уж о том, чтобы отследить реакцию Ирины.

Девушке пришлось встать и уйти за полки, а там, чуть ли не в буквальном смысле силком, собраться с духом – похлопать самое себя по щекам, встряхнуть за плечи, а потом глубоко подышать по йоговской системе: на шесть счетов вдох, на столько же – задержка дыхания, на шесть счетов выдох.

Успокоившись и придя в относительную норму, Надежда снова выдвинулась в район выдачи, и очень удачно: как раз оказалась один на один с Ириной, никаких свидетелей вокруг, ни со стороны читателей, ни из команды библиотекарей.

Лицо у Ковровой было бледное и нахмуренное, но мало ли почему она могла быть далека от своей лучшей формы? Наде вдруг пришло в голову, что она совсем мало знает об Ирине: есть ли у нее муж и кто он, а если нет, то имеется ли друг? Есть ли дети и если да, то сколько их и какого они возраста? Какой институт она заканчивала и как любит проводить свободное время? Вспоминались разве случайные мелочи, вроде той записки ненависти в книге. Но разве можно на подобных пустяках строить обвинение?

– Добрый день, Ирина Андреевна, – лучезарно, в стиле торговых агентов, поприветствовала читательницу Митрофанова.

– Здравствуйте, Надя, – откликнулась та.

– Как ваши дела?

– Ничего, спасибо.

– Какое ужасное событие, слышали? – произнесла Надежда заранее заготовленную фразу.

– А что такое?

– Как? Вы не знаете? Убили Романа Черепанова.

Лицо Ирины – Надя внимательно следила за реакцией – слегка дернулось и тут же закаменело.

– Да, я в курсе, – проговорила она без выражения.

– Ужасно, правда? Такой молодой, красивый! Помните, я вам рассказывала – я была с ним знакома. Он был таким милым, таким умным. Столько знал всего! Однажды мы с ним даже

ходили в театр. В Большой, вы еще тогда упрекали меня? Говорили, что Дима может обидеться?

Ирина Андреевна поморщилась, словно от неприятных воспоминаний.

– А вы Рому лично знали? – не отставала Митрофанова.

– К счастью, нет, – отрезала Коврова.

– Почему же к счастью? – наивно вопросила Надя.

Читательница стала неловко выкручиваться:

– Я имела в виду: если бы я была с ним знакома, меня очень огорчило бы известие о его гибели. А на нет и суда нет, правда? То есть жалко, конечно, что человек ни за что пропал, но это ведь не мое дело, правда?

Женщина довольно нервно провела кончиком языка по своим губам, и Надежда заметила себе: читательнице есть что скрывать.

– Но вы, по-моему, Ирина Андреевна, лично знали как раз того человека, который Романа убил? – Митрофанова продолжала, играя в простушку, задавать неловкие для Ковровой вопросы.

Лицо женщины передернулось во второй раз.

– Что вы имеете в виду? – переспросила она, явно выигрывая время.

– Вы мне сами говорили, – на голубом глазу пояснила Надежда, – что общались с Юрой Гречишниковым, сыном олигарха. А это ведь он застрелил Романа! Тоже ужас, правда? Каково ему?!

– Да, неприятная история, – согласилась Коврова. Разговор совершенно точно не доставлял ей ни малейшего удовольствия. А Надя, замечая это, стала испытывать даже определенное удовольствие, сродни садистскому. «Может, во мне великая следовательница умирает?» – мимолетно подумала она и продолжила давить подозреваемой на больную мозоль.

– В газетах пишут, младший Гречишников убил Романа случайно, приняв его за грабителя. А вы как думаете? Это была случайность? Или спланированная акция?

– Кем спланированная? – вдруг взяла тоном выше Ирина Андреевна, и лексика тоже изменилась, сделалась более присталой не доктору наук, а торговке. – Как это – спланированная? Один дурак вдруг зачем-то полез в особняк к другому среди ночи. Думал ограбить по-тихому. А тот вдруг оказался дома, схватил ружье да выстрелил. Кто тут что мог спланировать?! Ах, Надя, я вас умоляю, не повторяйте бабьих сплетен!

– А откуда вы знаете, что младший Гречишников оказался дома неожиданно?

– Да потому что я знакома с ним! И знала про его планы! И то, что он должен был отдыхать с семьей на Бали, но вдруг приехал в Москву буквально на пару дней, на одно выступление, концерт в посольстве.

Кто его знает, почему сердилась Коврова: то ли из-за чрезмерного любопытства Нади и ее неловких вопросов, то ли и впрямь была замешана в эту историю?

«Сейчас узнаем», – подумала Митрофанова и сказала:

– Я вот вам одну вещь хочу показать.

Она взяла со своего стола лежавшую до поры лицом книзу ксерокопию записки из книги, читанной некогда ее теперешней собеседницей. Там было одно слово Ириным почерком: «Ненавижу!»

Надежда протянула бумагу поверх конторки Ковровой.

– Что это? – отпрянула Ирина.

– Это из вашей книги. Той, что вы читали. Энгель, «Очерки по истории музыки». Почерк, по-моему, ваш – нет?

Коврова взяла бумажку в руки. Лицо ее покраснело.

– Положим, мой. А может, и нет. И что все это значит?