Нет Адама в раю

Металиус Грейс

Да? А кто придет?

Никто, кроме Этьена, мамы и этой толпы.

Как утомительно. Но ты должна быть любезной. В конце концов, моя маленькая принцесса, noblesse oblige** **Положение обязывает (фр.)** .

Да, папа.

Когда прошли две недели, и Анжелике нужно было возвращаться домой, она заплакала.

– Почему вы плачете?
– спросил доктор Майлс Гордон.
– Это радостный день. Вы возвращаетесь домой такая же красивая, как раньше, и кроме того, с прекрасным ребенком.

– Здесь было так хорошо, - сказала

Анжелика.

– Ну так поспешите и займитесь следующим, - доктор засмеялся.
– Тогда вы очень скоро вернетесь.

Анжелика вытерла глаза.

– Я не хочу возвращаться по такому плохому поводу.

Когда такси отъезжало от клиники, Анжелика повернулась, чтобы бросить на дом последний взгляд, и удивилась. Больница была такой большой, хотя, гуляя по коридорам, Анжелика знала, что в детской было всего лишь пять детей, пять молодых матерей находились в комнатах первого этажа; двое мужчин-пациентов были устроены на втором, один выздоравливал после аппендицита, другой - после операции простаты; и еще одна женщина, у которой левая нога была на вытяжении.

Она знала, что кухни и прачечная находятся в подвале. Кто же тогда занимал комнаты на третьем этаже и в двух больших крыльях?

Как странно, думала Анжелика, когда машина свернула на улицу. Зачем им столько места при таком небольшом количестве больных? Она повернулась, чтобы посмотреть еще раз, но высокие деревья, окружавшие Мемориальную больницу Миры Гордон, уже заслонили здание.

С того самого дня, когда родилась Лесли де Монтиньи, Анжелика ни разу не кормила, не переодевала и не купала ее. Все делала Моника Бержерон, и даже колыбель с ребенком стояла в ее спальне, чтобы Анжелика могла спать.

Анжелика занималась тем, что она называла "восстановлением сил после тяжелого испытания". Она часами делала упражнения для укрепления мышц живота. Она сидела на строгой диете и расчесывала волосы до тех пор, пока не уставали руки. Но зато к тому моменту, когда Лесли исполнилось шесть недель, Анжелика, глядя на себя в зеркало, могла уверенно сказать, что по ее фигуре никто бы не догадался, что у нее вообще есть ребенок.

Симона де Монтиньи и ее дочери, Жозефина, Шарлотта и Сесиль, были оскорблены.

– Что это за женщина, - спрашивала Симона у Этьена, - которая не заботится о собственном ребенке?

– Надо дать время, чтобы силы вернулись к ней, - отвечал Этьен.

– Силы. Конечно, - отвечала Симона.
– Анжелика сильнее любого из нас.

– И когда бы мы ни пришли посмотреть на малышку, - жаловалась Жозефина, - миссис Бержерон всегда говорит, что ребенок спит. Или что она только что поела, поэтому мы не можем ее взять на руки.

– Да, - сказала Сесиль.
– Я связала маленькую кофточку с зашитыми рукавчиками, представляете, а старуха даже не дала мне примерить ее на ребенка.

Этьен вздыхал:

– Я поговорю с ней.

Но все упреки Этьена не были услышаны. К Монике Бержерон впервые

в жизни пришла любовь, и она не собиралась делить ее с кем-нибудь. Это было так, как будто Моника копила что-то в себе, а теперь пришло время выплеснуть это наружу. Она тратила это чувство полностью на Лесли, даже не осознавая, что чем больше она дает, тем больше остается, чтобы давать. Любовь струилась из Моники нескончаемым золотым потоком, и ребенок рос и расцветал, а сама Моника никогда не выглядела так прекрасно.

Однажды вечером, когда Лесли было семь недель, Этьен пошел помочь Кристофу со старой машиной, которую его брат только что купил, а когда он вернулся где-то около одиннадцати часов, то обнаружил Монику одну с Лесли.

– А где Анжелика?

Моника пожала плечами и продолжала кормить ребенка.

– Вышла, - сказала она.

– Это я понял, - ответил Этьен.
– Но с кем и куда?

Моника снова пожала плечами. На этот раз она даже не соизволила ответить.

– Ответьте мне, черт побери!
– заорал Этьен. Ребенок тут же бросил соску и начал кричать.

Глаза Моники вспыхнули от гнева.

– Посмотрите, что вы наделали!
– закричала она.
– Вы испугали ребенка до полусмерти.
– Она прижала Лесли к плечу, поглаживая маленькую спинку и нежно ее укачивая.

– Я не знаню, где ваша жена, - сказала Моника.
– И мне это безразлично. Я думаю, она вышла с каким-нибудь мужчиной, пьет, танцует и занимается тем, чем занимаются такие женщины как она, когда выходят с мужчинами.
– Она помолчала, посмотрела на Этьена и ядовито добавила: - Это вы должны смотреть за своей женой, а я смотрю за вашим ребенком.

Этьен ждал в темной гостиной до половины второго ночи, когда услышал, как Анжелика поворачивает ключ в двери. Она замерла, увидев освещенной прихожую, и стояла, глупо моргая на яркий свет. Ее губная помада была смазана, обычно аккуратно причесанные волосы растрепаны, и Этьен заметил, что один чулок у нее перекручен.

Он не издал ни звука. Он подождал, пока она спотыкаясь, поднялась наверх, разделась и пошла вниз в ванную. Тогда он поднялся наверх в спальню.

На этот раз Анжелика была слегка навеселе и не думала о том, кто услышит ее крики, когда Этьен бросил ее на кровать и вновь стал привязывать.

Пришла Моника и заколотила в закрытую дверь.

– Прекратите этот шум!

– Мама!
– закричала Анжелика.
– Мама! Помоги мне! Он меня убивает.

– Тише!
– зло сказала Моника.
– Вы что, хотите разбудить ребенка?

Когда Моника ушла, Этьен нажал ей на пупок большим пальцем.

– Вот сюда, Анжелика, - сказал он, и для нее его усмешка была страшнее, чем все черти в аду.
– Вот сюда я собираюсь посадить ребенка. Как раз сзади него.

Потом он схватил ее за подбородок, чтобы она не смогла вертеть головой, и, погружаясь в нее, жестоко искусал ей губы.