Нет времени
Шрифт:
Мне могут сказать — ну и что ж тут интересного? Отвечу — интересны подробности. Ради них, собственно, и можно потратить на это дело сколько-нибудь внимания.
Прежде всего, успокоим ревнителей нравственности. Никакой порнухи, обнажёнки и расчленёнки в романе нет. Книжка замечательным образом иллюстрирует старый советский анекдот о том, как в сельском клубе устроили лекцию про любовь со слайдами. Лекция, если кто помнит, началась так: «Бывает любовь мужчины к женщине… (зал кричит: «слайды! слайды!»)… бывает любовь мужчины к мужчине (зал вопит: «слайды! слайды!»)… бывает любовь женщины к женщине (зал неистовствует и хочет слайдов)… а бывает любовь к Родине! И вот сейчас будут слайды!» Так и здесь: книжка не про любовь женщины к мужчине, а про любовь женщине к Родине. В данном случае — к рiдной неньке Украине.
В принципе любовь к Отечеству — чувство доброе и светлое. Однако, как показывает практика, любить можно по-разному, в том числе такими способами, о которых
Понятно, что Забужко — яростная, щiрая (на русском это звучит как «ощерившаяся всеми зубами») украинская националистка. Выражается это прежде всего в лютой, какой-то даже ведьмачьей, злобы по отношению к России и русским — ой, извините, к москалям. Этим она известна не менее, чем своим «феминизмом». Правда, как раз в разбираемом нами тексте москали и москальство «присутствуют своим отсутствием» — то есть их нет даже там, где они, по идее, должны как-то себя показать. Вскользь упоминаются какие-то мерзкие стукачи, «следившие за первой девичьей влюблённостью» героини (именно так! — видать, у советской власти не было другой заботы). Впрочем, пресловутые «стукачи» — это так, общее место, дань жанру. Куда больше ненависти вызывает «ихний Шемякин», занявший на Западе место «славянского художника» (а ведь на этом месте мог быть свой, украинец!). Ну и, разумеется, русский язык, который так мешает великой поэтессе с блеском выступить на международной арене: Russian ещё как-то котируется, а мова — нет («достали они со своим Russian» ом ещё тогда!» — срывается героиня, вспоминая какую-то международную тусовку). [114] Впрочем, как раз с этим-то всё понятно: конкуренция — вещь жестокая, а если уж люди всерьёз взялись за грязное дело «национального самоутверждения», то ничего другого от них ожидать и нельзя.
114
Те же интонации — в предисловии к русскоязычному изданию, где Забужко всласть оттопталась по «собачьей мове»: как она «не понимает» русского языка и насколько он ей чужд.
Интереснее то, что госпожа Забужко пишет про Америку и прочий «запад». С одной стороны, официальная позиция укропатриотов состоит в том, что они «семимильными шагами идут в Европу» (как однажды изволил выразиться украинский президент Кучма, — правда, в желательном наклонении). Определённая доля подобающего низкопоклонства в тексте, разумеется, есть — однако, звучит она с фальшивинкой. Если честно, то Запад у госпожи Забужко вызывает раздражение. Прежде всего тем, что он слишком мало внимания уделяет её «несчастной родине» (то есть, конкретнее, мало переводит украинских «письменников») и сильно сосредоточен на своих делах, которые кажутся героине малоинтересными. Желание получить признание со стороны Запада прекраснейшим образом уживается с мелким поднакусиванием руки дающей — за то, что мало даёт. Но дело не только в этом: западная жизнь как таковая в романе поминается редко, но с неизменной брезгливостью. Европейцы и американцы в изображении Забужко только и знают, что сочиняют сами себе всякие мелкие проблемки и потом бегают к психоаналитикам. В то время как она сама любит и страдает размашисто и смачно, не то что эти пигмеи.
Тут намечается интересный мотивчик. С одной стороны, Запад для Забужко, конечно, светоч. Но это не настоящий, реальный Запад, — а некая неопределённая «нервная система планеты», о которой Забужко говорила в одном из своих интервью. Реальный же Запад оставляет её в лучшем случае равнодушной, и отношение к нему — чисто потребительское. «Долларов бы дали». «Перевели бы». И, очень тихо, еле слышно, сквозь зубки — «заж-ж-жрались».
Но особенно любопытны чувства героине к Украине.
Тут разница между сущим и должным превращается в пропасть. С одной стороны, Украина — первая и единственная любовь героини (читай — самой «письменницы»), без украинского языка она «задыхается», и т. п. С другой — её не очень-то устраивают носители этого самого языка. То есть украинцы. Особенно — украинские мужчины.
Дело в том, что героиня мечтает отдать «тело своё белое» настоящему украинцу, желательно — националисту и диссиденту, несгибаемому борцу с «москальством». Представляла она их себе так: «Молодые и красивые, ненамного старшие тебя буйночубые парни, ты мечтала о них, как ровесницы о киноактерах, вот он выйдет на волю, израненный и мужественный, и мы встретимся, — только они никогда не выходили…» Относительно же прочего мужского поголовья «рiдной неньки» у Оксаны твёрдое мнение: «рабы». Разумеется, бедные украинцы в этом вырождении не виноваты — их попортили москали, — но от этого они не становятся симпатичнее. Остаётся рассматривать пожелтевшие фотокарточки крестьянских семей, на которых — парубки, «как дубы», с бычьими шеями, распирающими
Но остановимся, наконец. Честно говоря, из всего этого следует нехороший вывод: героиня романа любит только мёртвеньких. Точнее, так: или мёртвых, или хоть каким-то образом причастных «тому свету». Что невинноубиенные парубки, что побывавшие «Там» (в ГУЛАГе, то есть в местном заменителе ада) диссиденты, что, наконец, её последний «коханый» — художник, тоже где-то как-то причастный «тому свету» и «чертовщинке», поскольку рисует картинки «с архетипчиками», что-то такое национально-гробовое: ведьмы, чёрные петухи, миски с кровушкой и прочие прелести. Чем и покорил её душу, — но, правда, не тело: с ним «не получалось». В общем, «и тут нехорошо». И неудивительно: живой труп, поднятый на ноги (то есть, проще говоря, зомбированный) «украинской идеей», вряд ли интересен как мужчина.
Впрочем, и стати самой Забужки увядают, о чём она плачется читателю, правда, не без наивного кокетства: вот, дескать, и пышная грудь четвёртого размера (о каковом размере она заботливо сообщает читателю) слегка отвисает.
И, конечно, средостением смерти оказывается Украина как таковая. И точно: в романе полно рассуждений, прямо приравнивающих «Украину» к «Смерти». Венчает их сентенция: «Украинский выбор — это выбор между небытием, и бытием, которое убивает». Навязчивая тема «я живая!» ничего тут не меняет.
Кстати сказать, своё видение Украины госпожа Забужко реализовала не только в тексте. Относительно недавно ещё одна феминистка — госпожа Оксана Чепелик — сняла по культурологическому трактату Забужко небольшой фильм. (На грант Министерства Культуры, разумеется). Фильм состоит из показа подвешенной голой бабы, которую два уродливых карлика всячески истязают: красят, поливают водой, используют её как стол для игры в карты, и так далее. Что сопровождается закадровым зачитыванием трактата Забужко. Так вот, снято всё это унылое безобразие ради простейшей, топорной аллегории: обижаемая карликами баба — это Украина… Которую, соответственно, гнобят москали… И так далее.
Вся эта виктимизация образа Украины, конечно, взята не с пустого места. Основой современного украинского исторического сознания является образ «страдающей Украины», страны-жертвы, страны-добычи, последовательно достающейся разным геополитическим насильникам. При этом считается, что Украина страдает не за свои пороки, а за свои добродетели (что сближает её с героинями романов маркиза де Сада). В роли архинасильника и главного врага, разумеется, выступает Россия-Московия («Московщина»), на протяжении всей истории непрерывно мучавшая и терзавшая Украину. Однако и другие геополитические субъекты — Польша, Германия, и так далее — тоже участвовали в «розпинании Украины». Наконец, всё это происходило и происходит на фоне презрительного молчания Запада, который с ледяным равнодушием взирает на мучения «европейской же ведь всё-таки державы».
Насильники всячески «сливали и поглощали» Украину, лишали политической и культурной самостоятельности, препятствовали её развитию, а также наносили ей прямой физический ущерб, разрушая материальные ценности и истребляя население. Впрочем, последняя тема считается не столь важной: несмотря на непрекращающиеся попытки создать мифологию «украинского Холокоста», [115] основные потери Украины видят скорее в сфере культуры.
При этом тема «европейскости» Украины, подаваемой в страдательном залоге, чрезвычайно важна. Украина понимается как «несостоявшаяся центральноевропейская держава», насильственным образом втянутая в орбиту «Московии», и никак не могущая из неё вырваться. При этом роль Запада также оценивается минусово: Запад мог бы вызволить страдалицу-Украину, но не сделал этого, предпочитая иметь дело с её хозяином и насильником, русским имперским режимом.
115
На роль такового последовательно предлагается целый ряд исторических событий, заканчивающийся обычно «голодомором» (согласно националистической мифологии, специально подстроенным «большевиствующими» москалями).