Нет времени
Шрифт:
Лосев тогда работал, как бы это выразиться поточнее, представителем дореволюционной интеллигенции или чем-то вроде того. Несколько понаблатыкавшиеся и научившиеся кой-какой грамоте «советские» с умилением глядели на слепого, неопасного старикана: «вишь, живучий-то какой», «у настоящих немецких ещё профессоров ведь учился». И давали жить — не забывая, конечно, заставлять «жрать норму» и унижаться в издательствах, как же без того.
Складывающееся к тому времени окололосевское окружение, в общем-то, относилось к нему совершенно так же, только вместо «мы» говорило «они» и ритуально сплёвывало. «О, как он мог бы, если б не коммуняки». Для правильности тут нужен особый временной модус — «прошлое несостоявшееся великое». «Кабы не», он бы, наверное, «таки да»: наш телок да вовка зъил бы и над всей Европой воссиял бы. А так — «проклятая советчина». Сарказм, разумеется, здесь предназначается не Лосеву: какая тут, к свиньям, могут быть ирония, жизнь-то Алексею Фёдоровичу действительно сломали и испакостили — смотри выше.
Чтобы закончить с этой темой — исполняемой ножом по стеклу: а что делать, других инструментов тут
Что можно сказать о нём сейчас? За Лосевым числятся — и справедливо — громадные заслуги перед полудюжиной гуманитарных дисциплин в СССР. Главной из заслуг является, конечно, сам факт продолжения какой-никакой «антички», переводы Прокла, громадная комментирующая работа — не столько философски значимая (сейчас это всё читать невозможно), сколько вызывающая интерес, что иногда важнее философской значимости и даже «просто научной корректности». Представьте себе популярную книжку, скажем, по какой-нибудь кристаллографии, где «со строго научной точки зрения» всё либо банально, либо неправильно, но зато разжигает любопытство. Правильные же книжки можно прочесть потом, увлекшись предметом. Лосев, кстати, немало занимался написанием «гуманитарной популярщины», и умудрялся это пробивать в печать.
Был ли Лосев «большим самобытным философом»? К сожалению, да. Некоторые его книги почти гениальны по силе, но редкая мысль выходила у Лосева из головы живой-здоровой, а не перекрученной и перекособоченной намертво. Бибихин однажды на семинаре рассуждал о понятиях «формы» и «содержания» и пришёл к выводу, что они уделаны, как пропитанная керосином и смазочными земля возле колхозной машинно-тракторной: это место надо огородить заборчиком и ни в коем случае ничего на ней не сеять, а если вырастет само — не жать. Он имел в виду в том числе и труды учителя. И то: ощущения от некоторых рассуждений Алексея Фёдоровича, чисто физиологические, бывают примерно такие, как если долго дышать парами масляной краски. Я уж не говорю о лосевском «марксизме» (все списывали его на то, что «это его заставляют», хотя, как мне кажется, дело обстояло сложнее). Но вот эти его поговорочки, знаменитые афоризмы — «вода кипит, а идея воды не кипит», «утарквизм Прокла» (ежели точно перевести — однохренственность), или из раннего: «платоническая женщина должна сделать себе аборт» (доказывается ссылкой на «диалектику») и прочий мохнатый ужас… уйя.
Лучшим у А.Ф. стоит, наверное, считать художественную прозу его. Например, гениальный рассказ «Театрал», с завораживающим видением выпершего из земли срамного уда, затопивший своей спермой молящееся ему человечество и породившее иерархию орангутангов… и приведшее в результате к сожжению провинциального театра: это просто-таки Мамлеев и Мисима в одном флаконе. Если бы он писал такого больше, то, возможно… — но тут, опять-таки, «проклятый совок».
Отдельного разговора заслуживает жизненная позиция Лосева. Если кратко, он был православным пессимистом. Бибихин вспоминает разговор с Лосевым о Помпонацци, где А.Ф. говорит: «Жизнь — это печальная необходимость». Спорить не хочется: в чём-то ведь очень правильно сказано. Не вообще, но в чём-то. Вообще, философия как жизненная позиция — это именно что «быть очень сильно правым, но именно в чём-то».
Но к теме, автор, к теме. Практически слепой философ постоянно нуждался в человеке при себе — то есть в ком-то вроде секретаря, денщика и послушника в одном лице. Бибихин сменил на этом посту Валерия Скурлатова [245] и долго пробыл вместе со слепым мудрецом, читая ему с листа греческих классиков. Сдав дела, остался при доме. Чтил память. Успел опубликовать книжку про Лосева (и в том же томе про Аверинцева, к тому времени уже покойного). [246] Книжка хорошая, в меру почтительная, чуть едкая, много «человеческого». Заметно усилие сохранить трудно давшиеся хорошие отношения с Азой Алибековной и её кругом. На последних страницах лосевской части — грустное «я схожу за верного (читай — «лосевца»), пока не печатаю свои записки».
245
Странного человека, который в 1963 году основал либерально-патриотический (это его выражение) Университет Молодого Марксиста, в 1988 — Российский Народный Фронт, в 1991 — Партию Возрождения, и, наверное, ещё что-нибудь оснует, дай ему Бог здоровьичка.
246
В.В. Бибихин. Алексей Фёдорович Лосев. Сергей Сергеевич Аверинцев. — М.: Институт философии, теологии и истории Святого Фомы, 2004.
При этом он был верным и старательным секретарём. У Лосева учился, но учеником не был, так как учился тому, чему сам хотел учиться, а не чему хотел его научить мэтр. Есть такой странный способ учения без ученичества.
Впоследствии Бибихин отзывался о Лосеве неизменно почтительно (более того, восторженно-почтительно), но его философию, как и весь «русский космизм» и «софиологию» называл «мутной водой». В этом не было ничего нечестного: просто в определённый момент он пережил и отверг «символизм»
Обойдёмся без них и мы.
Знаменитые лекции в первой поточной аудитории гуманитарного корпуса МГУ стали возможны как эпифеномен той дураковатой «гласности», которая тогда ещё не сменилась полной и безоговорочной
Тут-то Бибихин и оказался востребован «внешними». Толстая и традиционно-либеральная «Литературка» устраивает для читателей ликбез: кому-то надо быстро рассказать читателю про русскую философию — Леонтьева там, Розанова, Флоренского всякого. Бибихин пишет популярные статьи, отличный язык, читатели в восторге. Опять же, выброс старых и анонсы новых переводов делает имя известным. Появляются оригинальные статьи его, рассчитанные на «массу» — первые в «Искусстве кино», потом в сборниках.
Тем временем в МГУ начинается большой проект — кафедра «История и теория мировой культуры», заранее задуманная как «модная» с замахом на «платность» (в технических вузах в ту же самую пору срочно открывали «факультеты защиты информации» и «экономические курсы»). Идея была — собрать «самый цвет», чтобы народ ломанулся. [247]
247
Как мне помнится (но могу и ошибиться), первым «модным лектором» стал диакон Кураев. Сначала он выступал на психфаке, потом переместился к основному комплексу зданий, в «первый гум». За ним потянулись гуманитарные светила. Чтобы дать представление об обстановке, процитирую официальный материал с сервера МГУ:
Кафедра истории и теории мировой культуры философского факультета МГУ — одна из первых в России культурологических кафедр — возникла в 1990 году в обстановке интенсивных реформ высшей школы, когда историческая ситуация открывала редкие возможности для прихода или возвращения в Университет лучших сил российской гуманитарной науки. Программа реформ включала в себя замысел создании дисциплины, которая смогла бы интегрировать гуманитарные «общечеловеческие» ценности и тем самым занять в высшем образовании общества опустевшее место «идеологических» дисциплин. Таким образом возникло новое весьма жизнеспособное направление, за которым закрепилось название «культурология».
(.)
В создании нового научного направления особо активное участие принимало блестящее поколение гуманитариев, сформировавшееся в 60-е, 70-е годы и стяжавшее со временем мировую известность. В работах С.С. Аверинцева, Н.В. Брагинской, М.Л. Гаспарова, А.Я. Гуревича, Вяч. Вс. Иванова, Г.С. Кнабе, Д.С. Лихачева, Ю.М. Лотмана, Е.М. Мелетинского, Н.И. Толстого, В.Н. Топорова Б.А. Успенского (.). Перечисленные ученые так или иначе приняли участие в создании кафеды ИТМК и — под руководством первого заведующего (до 1995 г)., Вяч. Вс. Иванова — работали на ней как штатные сотрудники или приглашаемые лекторы (как, например, глава Московско-Тартусской школы Ю.М. Лотман).
Характерна атмосфера, в которой создавалась кафедра. С одной стороны возникло активное движение «снизу»: студенчество требовало реформы образования, прихода в него новых людей, свободных контактов с западными коллегами. Практически кафедра была создана организационными усилиями тогдашнего студента (в дальнейшем — до 2000 г. — преподавателя и одного из руководителей кафедры) В.Я. Саврея, которому удалось объединить ученых и найти общий язык с ответственными администраторами. С другой стороны деканат философского факультета (А.В. Панин, позже В.В. Миронов) и руководство Московского университета, движимое желанием не отстать от духа времени, поддержало инициативу общественности и активно помогло создать кафедру.
Кажется, тут «всё понятно».
В такой-то обстановке и начался первый (впоследствии знаменитый) лекционный курс Бибихина.
Сейчас очень трудно объяснить, в чём, собственно, состояла причина короткой, но бурной популярности бибихинского говорения. Люди, в дальнейшем вышедшие из-под того, что задним умом стало казаться им гипнозом и обольщением, впоследствии стыдливо куксились, когда им напоминали их прежнее увлечение. «Да мы тогда ничего не понимали», — а потом, дескать, интеллектуально повзрослели и поняли, что кругленький «гражданин лектор» нёс какую-то чушь, на которую «все купились как девочки, как лохи» (и я купился, но теперь-то я умный и не куплюсь). Это очень типичная реакция времён девяностых: страх быть обманутым, кинутым, оказаться девочкой и лохом. Для выживания (в том числе интеллектуального) вдруг затребовалась репутация тёртого калача, которого на мякине не проведёшь. Увы, априорное (а на самом деле ещё какое апостериорное) недоверие к любой увлечённости и захваченности, плоский цинизм и наивная хитринка — тоже лошковое свойство. Теперь-то эти товарищи, которые таки схомячили пуд мякины и знают её вкус так, что провести их на ней и в самом деле затруднительно, презрительно кривятся, вспоминая, как они лихорадочно записывали в тетрадочки за «товарищем лектором», — или просто сидели, открыв рот. Если что: я-то как раз записывал, успевая ещё что-то подчёркивать и оставляя на полях неумные комментарии. Растрёпанная пачка листов, скреплённая двумя железками в кургузой обложке, у меня где-то лежит и чего-то ждёт. Выкидывать я её не стал бы (хотя курс давно издан в виде изящной книжицы), перечитывать тоже.