Нет жизни никакой
Шрифт:
— Я-то несвежий… А… — И Никита посмотрел на попугая Турусова.
Степан Михайлович перебранки не слышал, поскольку получил от полуцутика еще пару глотков «бухла» и окосел до такой степени, что правым глазом мог видеть Никиту, сидящего слева от него, а левым глазом Г-гы-ы, который сидел, соответственно, справа от Степана Михайловича. Наслаждаясь неожиданными способностями альтернативного зрения, Турусов глупо хихикал, потешаясь над самим собой.
— А если его это… попросить пообщаться с живыми? — предложил Никита, кивая на Степана Михайловича. — Так можно и выйти на этого Шороха. А когда выйдем на Шороха… То есть установим с ним контакт — можно
Никита оглянулся на балдеющего Турусова и добавил:
— Или вот эту птичку.
— Можно, — согласился Г-гы-ы и, сложив крылья, снова опустился на поверхность кабинки. — Степа хороший
будет общаться с живыми — он еще свеженький покойник. Получится так — я проецирую его образ в своем сознании, затем идентифицирую образ респондента из сознания…
— Погоди! — Никита отхлебнул из бутыли и поднял вверх руки, будто собирался сдаваться в плен. — Ты не грузи. Ты нормально скажи — что получится?
— А получится вот что, — проговорил полуцутик. — Я переношу в мир живых не самого этого вот попугая, а его образ бесплотный.
— Типа призрака?
— А что такое призрак?
— Ну… бесплотный… образ.
— Ага, — кивнул полуцутик. — Значит, призрак попугая Степы является какому-нибудь человеку… Стоп! Ничего не получится.
— Почему? — растерялся Никита.
— Потому что общающийся с живыми должен иметь в своей башке… в сознании своем то есть… точный образ того, с кем он будет общаться на Земле. А в башке этого попугая образ бандита Шороха — размытый. Неясный. Степа хороший этого Шороха видел только один раз в жизни! Ничего не получится. Нужно найти такого человека, которого наш Степа и знал бы хорошо, и чтобы этот человек, которого Степа хорошо знает, хорошо знал, где можно искать Шороха.
— Тьфу ты! — с досадой сплюнул Никита. — А как хорошо все складывалось. Мы входим в контакт с Шорохом и перебрасываем его сюда, а на его место в мире живых…
— Погоди, — прервал его полуцутик. — Надо Степу поспрашивать. Может, у него есть на примете такой человек. У, может, Степа хороший знаком с кем-то, кто может быть в курсе, где искать Шороха. Надо Степу допросить.
— Давай! — согласился Никита и немедленно приступил к допросу, но Степан Михайлович сказать ничего толком не мог, поскольку вследствие действия «бухла» не понимал, что именно должен говорить.
— Ладно, — после нескольких безуспешных попыток Никиты разговорить Турусова вступил полуцутик Г-гы-ы, — придется мне снова у него в мозгах покопаться. Делаю — р-раз!
И мгновенно уменьшившись до микроскопических размеров, Г-гы-ы влетел в одно ухо Турусова и спустя секунду вылетел из другого.
— Готово, — отдуваясь, сообщил полуцутик, приняв обычный свой вид. — Есть такой человек, с которым Степа хороший знаком и который может знать, где находится Шорох.
— Да? — обрадовался Никита. — И что это за человек? Постой, а каким образом этот попугай будет живого человека спрашивать? Если он и нам ничего путного сказать не может. Что он спросит — дай сахар-рок? Да и вообще… Если нормальный человек, который никакого понятия не имеет о Загробных Мирах, увидит вдруг рядом с собой призрак попугая, к тому же говорящего… да к тому же еще и расспрашивающего о делах земных?
— Не боись, — усмехнулся полуцутик. — Нам попугай Степа нужен только для роли связного… Он свежий покойник — его образ… то есть его призрак я могу переместить в мир живых, а потом — по налаженному каналу — я могу переместить и наши с тобой образы… то есть призраки. А уж мы найдем, что спросить.
— Здорово! — воскликнул Никита. — А у кого мы спрашивать-то будем?
Виталий Дрыгайло, известный под творческим псевдонимом Роман Багдадский, сидел за рабочим столом в кабинете бывшего главного редактора журнала «Саратовский Арарат» Степана Михайловича Турусова и тупо смотрел на монитор редакционного компьютера.
Очень нехорошо было на душе у Виталия Дрыгайло.
Очень муторно.
После таинственного исчезновения Турусова в городском отделении Министерства культуры начался переполох — журнал есть, выпускать его надо, а главного редактора нет как нет. И замены достойной Турусову вроде бы тоже нет. Был заместитель главного редактора «Саратовского Арарата», но того уволили за пьянку и кражу двух кресел для посетителей — месяц назад уволили, а нового назначить Турусов так и не успел. Чиновники, не зная, где искать редактора, растерялись до такой степени, что вняли голосу секретаря отдела политинформации Исхакова и назначили на вакантную должность главного редактора журнала Виталия Дрыгайло — известного свободного журналиста.
Так Роман Багдадский занял место Степана Михайловича Турусова. И первое время Роман… то есть Виталий… думал, что ему редкостно повезло — отчасти из-за неразберихи в министерстве, отчасти из-за того, что секретарь отдела политинформации Исхаков приходился Дрыгайло двоюродным дядей: неожиданно подвалила Виталию такая престижная должность. На радостях Дрыгайло поувольнял половину сотрудников «Саратовского Арарата» — в первую очередь тех корректоров, которые раньше открыто потешались над корреспонденциями, подписанными «Роман Багдадский», набрал на освободившиеся места новых специалистов, велел установить в осиротевшем без Турусова кабинете настоящий камин с дымоотводом, узорной решеткой и Прочими причиндалами, два раза выгулял Ниночку в ресторан и напросился к ней в гости — завтра.
Но, несмотря на все эти, несомненно, волнующие и радостные события, тоскливо что-то попискивало в груди у Дрыгайло — сейчас, когда он поздним предновогодним вечером сидел перед неярко горевшим пламенем камина. Сотрудники редакции уже разошлись, а Ниночка, пообещав свидание завтра, сегодня ушла раньше других — Виталий из окна кабинета видел, как она, подбирая полы коротенькой каракулевой шубейки, садилась на заднее сиденье черного «ситроена», заехавшего в редакционный двор.
«Ну и черт с ней, с мокрохвосткой, — уныло подумал Дрыгайло. — Завтра разберемся. А сейчас… Сейчас надо работать. Новая должность обязывает…»
Впрочем, работы было не так много. Надо было завершить первую статью из рубрики «Черный список», нововведенной лично Дрыгайло и долженствующей представлять собой текущий понедельный отчет о смертях домашних животных города Саратова.
Вопрос о целесообразности введения новой рубрики вызвал среди сотрудников журнала реакцию крайнего недоумения и потому не вызвал никаких споров, Дрыгайло под шумок поставил свою резолюцию, и новаторская рубрика начала свое существование.
Дрыгайло вздохнул, почесал затылок и задумался. Надо было еще сообщить о недавней гибели известной саратовской писательницы Фимы Концовой, но так как номер уже сдавался в набор, места под отдельную статью о трагическом событии не было, а урезать объем рубрики «Черный список» Дрыгайло не согласился бы ни за что — из соображений принципиальных. Но — с другой стороны — о кончине Концовой сообщить надо… А как?