Нет жизни никакой
Шрифт:
Виталий раздумывал недолго. По его задумке, концепция рубрики «Черный список» состояла из сплава широко распространенных гуманистических идей, главной из которых являлась, конечно, идея мирового братства всех природных созданий.
«А в самом деле, — подумал вдруг Дрыгайло, — почему это о гибели Концовой будут сообщать все местные периодические издания, а о том, что, например, кот Тишка упал с девятого этажа, никто не узнает? Несправедливо это в свете современных идей».
Вдохновленный этой неожиданной мыслью Дрыгайло склонился над клавиатурой и через секунду уже строчил:
«…надо
Перечитав написанное, Виталий улыбнулся и продолжал:
«На улице Челюскинцев в доме тридцать семь, в третьей квартире на первом этаже сдох хомячок Виссарионыч, но этого никто не заметил.
На Бабушкином взвозе сорвалась с крыши двенадцатиэтажного дома пегая кошка Марина и разбилась насмерть.
В районе Ильинской площади задохнулся в газовом облаке вместе с хозяевами пес Моисей.
От безысходности и немоты удавился в телеграфных проводах сбежавший из домашней клетки попугай Трупик.
Над могилой Концовой день и ночь кружились голуби, роняя белоснежные хлопья пуха, потому что одноглазый кладбищенский сторож Шурик вывалил неподалеку кадушку гнилой капусты…»
Закончив, Дрыгайло откинулся на спинку кресла и удовлетворенно выдохнул. Привычным пробегом по клавишам поставил под текстом статьи:
— Роман Багдадский, — потом подумал и добавил: — Главный редактор, — и закурил.
Дрова, доставленные сегодня с утра охранником Осипом, догорали в камине. Все еще находясь под впечатлением собственной статьи, Дрыгайло рассеянно подумал о том, что неплохо было бы сломать старый забор на заднем дворе редакции — потому что этот забор ничего ни от кого не загораживает, а служит для близживущих юных оболтусов местом для письменных самовыражений. Верный своей привычке искать во всяком явлении жизни оборотную сторону, Виталий всегда ходил в редакцию «Саратовского Арарата» через задний двор, и присутствующие на заборе граффити типа «Маруся — гнида», или «Олег — лох», или «Сокол-Саратов» — высшая лига» его неизменно бесили.
— А обломки на дрова пустить, — вслух проговорил Дрыгайло.
Он нагнулся и достал из-под стола полуопорожненную бутылку дешевого портвейна, отпил глоток и вернул бутылку в исходное положение — рядом с ножкой стола. Виталий не признавал дорогой выпивки, потому что искренне считал, что алкоголь — он и есть алкоголь, в каких видах его ни употребляй — в виде коньяка ли, водки ли, дорогих иностранных напитков с труднопроизносимыми названиями, — все равно результат один и тот же — опьянение, мутный сон и похмелье. Тогда зачем платить бешеные бабки за бутылку крутого заморского зелья, если на сотую часть суммы можно свободно нахерачиться отечественной сивухой?
Дрыгайло вздохнул, снова достал бутылку, поставил ее на стол и уже не убирал. Затем он извлек из ящика стола запыленный стакан, дунул в него и плеснул туда портвейн. Но пить сразу не стал — покрутил в руках бутылку, прочитал надпись на криво приклеенной этикетке:
— Вино плодово-ягодное, крепкое, розовое… Прочитав, Дрыгайло усмехнулся и, пробормотав иронически:
— Сколько эпитетов… — опрокинул стакан в глотку.
В бутылке оставалось еще немного. Дрыгайло усмехнулся неизвестно чему, потом поморщился, потому что вспомнил, как он сегодня утром покупал эту самую бутылку.
Как назло, в магазине, куда по пути на новое место работы зашел Дрыгайло, толкалась эта толстая тетка — бухгалтер из вверенной Виталию редакции.
«Как ее зовут-то? — угрюмо подумал Виталий. — Имя еще чудное такое… Розалина Петровна, вот. И чего она тут делает-то? Время-то рабочее уже — половина девятого утра. О, бублики покупает. Ну, купила, иди отсюда. В молочный отдел пошла… Ч-черт. Сейчас меня заметит. Какого хрена в этом магазине молочный отдел с бакалейным совмещен? Жаль, кабаки в округе в такое время закрыты все. А то бы сел спокойно где-нибудь и… Голова прямо как довоенный трамвай — звенит, дребезжит, гудит. Нет, не надо было вчера с дядей бухать. А не бухать — нельзя. Обидится. Все-таки должность мне через него досталась».
Виталий сглотнул и поморщился. Горло было пересохшим, как будто всю ночь он жевал песок.
«Да пошла она! — с остервенением решил Виталий. — Ну и что, что увидит? Что я — каторжный, что ли? Подумаешь, с утра спиртное в магазине покупаю… А куда деваться — похмеляться-то все равно надо. И вчера — когда общее собрание редакции было — от меня пивом попахивало крепко. Проклятый дядя напоил… Эти бухгалтеры… и остальные журналисты, и Розалина Петровна в частности, Давно, наверное, уже меня алкоголиком считают. А, плевать… Что они мне сделают? Я, между прочим, теперь главный редактор журнала. А они мои подчиненные. Авторитет пострадает… Плевать. Если не похмелюсь, голова моя пострадает…»
— Виталий Анатольевич! Дрыгайло вздрогнул и обернулся.
— Здравствуйте, Розалина Петровна, — сдержанно поздоровался он.
— Молочка покупаете? — осведомилась Розалина. — Это хорошо. На завтрак-то… А то, вы знаете, у нас в редакции уже говорят, что вы пьете много. Глупости, конечно, я не слушаю их… Хотите, скажу вам, от кого именно такие поганые слухи пошли?
— Я не много, — сказал Виталий, морщась от головной боли, — я только по праздникам…
— По праздникам можно, — расплылась в доброжелательной улыбке Розалина Петровна, — мне ряженки, пожалуйста, — сказала она подошедшей продавщице, — с клубникой и с малиной.
Почти сразу же появилась вторая продавщица. Направилась к скучающему у прилавка Виталию.
— Вам помочь чем-нибудь?
— У вас… молоко свежее? — спросил Виталий, косясь на Розалину Петровну, старательно выбирающую себе пакетики с ряженкой.
— У нас все продукты свежие, — немного удивленно ответила продавщица.
Розалина Петровна приобрела еще пачку творога и выясняла теперь у продавщицы, можно хранить продукт в открытом виде или нет. Уходить она, кажется, не собиралась вообще.