НеТемный 3
Шрифт:
Вышел я на изгибе дороги, улучив момент, когда там никого не было, и, постукивая посохом по пыльному гравию, двинулся в сторону города. Очень скоро меня настигло цоканье копыт и дребезжание деревянных колёс.
— Освети меня Око Яриуса! — послышалось позади, — Лиственник?! Да ты… бросс, что ли? Ну и бычара же ты!
Я обернулся, глянув на удивлённого возницу. Небольшая лошадка тянула тележку, гружённую мешками.
— Лиственный Свет укажет вам путь, — я кивнул, чуть махнув посохом в сторону поднимающегося солнца. Его лучи как
— Наш юг греет Яриус, поливает Мавша, да обдувает Стрибор, — недовольно отозвался мужичок, — И земля вся плодородит благодаря поцелуям Сияны. И чего мне твоему Древу молиться?
Последнее он сказал с возмущением, но при этом всё равно притормозил лошадь, чтобы сравняться со мной по скорости. Ему явно хотелось поспорить на эту тему, и при этом он совсем не боялся меня, огромного бросса. То есть, мой спектакль удался на славу.
Моя челюсть с непривычки, конечно, не хотела много разговаривать, но я, повинуясь интуиции, без запинки зачитал слушателю все причины, по каким он должен поклоняться Древу.
— Есть ваши боги, нет их — Древу всё равно, оно было всегда. Свет пробивается сквозь его листья одинаково как и для богов, так и для людей, — вещал я, пока мы шли сквозь поток мимо торговых лотков. Я специально держался той стороны, где меня бы не разглядел торговец тканями.
Некоторые фразы я помнил из трактатов Ордена Света, что-то из книг в библиотеке Солебрега, а что-то мне навеивала память Малуша…
Кто-то таращился на меня, недовольно морщась при этом, а кто-то вообще не обращал внимания. Лиственники здесь были частым, чудаковатым, но довольно надоедливым явлением.
Причём некоторые путники даже намеренно толкали меня плечом, проходя навстречу. Мне приходилось на корню заглушать нарождающееся в варварской душе раздражение — всё-таки я был больше некоторых едва ли не в два раза!
— Давай, давай, бреши ещё, — хохотнул мужик, — Вот чего у вас не отнять, так слагаете красиво, это да. А, вон, смотри, ещё из твоей своры бездельников подъехали.
Ворота были всё ближе, и я тоже заметил фигуру в зелёном балахоне с капюшоном возле ворот. Этот лиственник был укрыт с ног до головы, и я сразу подумал, что мог допустить ошибку — вдруг они ходят голые по пояс только на проповедях?
Да ну твою ж мать-Бездну, откуда вылезло это чучело?! Сейчас всё мне испортит.
— Эй, листва, я в помощи нуждаюсь, — послышалось наглое в стороне, — Молю твоё древо, помоги, чем можешь.
— Всех, кто нуждается, укроет Древо под своей сенью, — я улыбнулся, замедляя шаг.
Я остановился возле нищего, так нагло просящего милостыню. Тот самый, прячущий ноги под доской с колёсиками.
Монетки у меня были зажаты в руке, но через ткань. Развернув ладонь так, чтобы больше народу увидело, что не касаюсь денег кожей, я высыпал монетки на колени бедняку. Все до единой.
Денег мне было не жалко, но этот мошенник потом потеряет палец. Уж Кутень постарается.
— Лучше б мне отдал, листва, — проворчал мой собеседник на повозке, при этом не остановился и поехал дальше, бросив напоследок, — Я тоже нуждаюсь.
— Эх, лиственники, всегда одно и то же, — слушая меня, весело заметил один из торговцев неподалёку, — Не удивлюсь, если всё отдал, да?
— Самому одеться не на что, все деньги отдаёт. Что за чудаки?
— Деньги есть пыль, — фыркнул я, — Что я потерял? Деревья сбрасывают листья осенью, чтоб снова принарядиться весной.
Моя речь вызвала лишь хохот, но я был доволен. Значит, говорю то, что они ожидали.
К сожалению, мне всё равно надо было идти к воротам. Не отрывая взгляда от фигуры в зелёном балахоне, я приблизился.
Стражники уже досматривали телегу моего бывшего собеседника, роясь в мешках и о чём-то с ним переругиваясь. Один из них поднял взгляд, на его лице при моём виде появилось недоумение.
— Ну, чего уставился? Вон, иди к своей бабе, — буркнул тот.
Не останавливаясь, я коротко кивнул ему и, отойдя в сторону, встал за лиственником в зелёном балахоне. Стражник, подумавший, что мы вместе, сразу потерял ко мне интерес и потянул завязки следующего мешка.
Я поджал губы, услышав, что фигура в зелёном говорит женским голосом. Этот голос я узнал сразу и ещё раз мысленно выругался — это та самая проповедница, которая вещала с телеги здесь же, в Солебреге.
— Но, господин стражник, я вышла из города вчера вечером в Попутную. Вы же здесь и дежурили, вы должны меня помнить! Между Попутной и Солебрегом нет платы. Именем Древа, прошу вас…
— Ты мне своим древом не тыкай, — осклабился стражник, весело переглядываясь с другими, — Приказ кнеза Павлоса, всех подозрительных останавливать, проверять и… — он важно поднял палец, — … перепроверять!
— Ох, Лиственный Свет, прошу, пусть душа этого человека воссияет озарением…
— Ты мне дурочку-то не запрягай тут. Говорю тебе, вход стоит полтора серебра. Ну, ладно, для тебя, как симпатичной праведницы, десять медяков.
— Наша Ветвь платила вам, когда мы въезжали две недели назад…
— Указ слышала? «Перепроверять»! Это ж не я, а кнез сказал. А если «пере», то это у нас что значит? — стражник рассмеялся, — Значит, это проверять, как в первый раз. А при первой проверке у нас всегда что? Правильно, оплата проезда.
Возница на телеге тоже смеялся вместе с остальными, и я понял, что такое отношение к лиственникам здесь повсеместное. Выдался повод унизить или посмеяться — почему нет?
В любом случае, лиственники все бродяги, не местные. А кому если пожалуются, там тоже посмеются. Ладно, хоть не гонят и не убивают. На севере, насколько я понял, с лиственниками поступают гораздо хуже.
Телега с мешками двинулась дальше, и подъехала следующая повозка. Стражи с улыбкой на губах стали проверять её содержимое, вполуха слушая, как их напарник веселится.