Нетерпение мысли, или Исторический портрет радикальной русской интеллигенции
Шрифт:
Вероятно прав Н. В. Карлов, что и патриарх Никон, и летописец Начального свода (1093 г.), и Нестор («Повесть временных лет», 1100-1118 гг.) принадлежали к тем российским протоинтеллигентам, которые, в частности, ясно видели главное несчастье земли русской в бесконечных княжеских распрях [103] . И еще: интеллигенты-книжники страдали за «Русскую землю» в целом, они не болели «комплексом власти» в отличие от русских князей, которые за милую душу резали друг друга и тешили себя минутным превосходством своей силы. Успокоил драчливых русских князей татарский хан…
[103] Карлов Н.В. Интеллигентна ли интеллигенция // Вопросы философии. 1998. № 3.
Когда же началось освобождение русских земель от татарского ига (длилось оно ровно сто лет) и в
Однако даже петровские реформы, вырвавшие Россию из привычного болота и существенно поднявшие культурный уровень образованной части нации, не сделали русскую интеллигенцию влиятельной силой. Внимательный наблюдатель мог лишь зафиксировать потенциально опасное расслоение пока еще молчаливого общества, ибо в условиях жесткого самоправства Петра люди предпочитали работать, не разглагольствуя об общественных благах.
[104]Там же. С. 14.
Первые же ростки русской интеллигенции, которые власть предержащим показались опасными, появились в царствование Екатерины II, в годы просвещенного абсолютизма. Власть эти ростки из русской почвы безжалостно вырвала, поместив издателя журнала «Трутень» Н. И. Новикова в Шлиссельбургскую крепость и доведя автора «Путешествия из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева до самоубийства. С них, по выражению Н. А. Бердяева, начался «мар-тиролог русской интеллигенции» [105] .
[105]Бердяев Н. Русская идея // Вопросы философии. 1990. № 1. С. 87.
Но главное (в будущем) свойство русской интеллигенции – ее отщепенство – прорезалось именно в XVIII столетии. Ибо с того времени образованный слой русского общества стал иметь «ев-ропейские потребности, европейские взгляды на права личности, свободу совести и разномыслие», но продолжал тем не менее пребывать в российской, т.е. отличной от европейской «обыденности». Ведь этот образованный слой не столько возник естественным путем, сколько был искусственно «создан в границах куда более молодой, чем Западная Европа, государственной и этнической общности. И народ, и отчасти (ибо власть более вестернизирована, чем народ) государственность принадлежат своему хронотопу, а образованный класс другому, в который он рвется. А его – нет» [106] .
[106] Штурман Д. В поисках универсального со-знания. Перечитывая «Вехи» // Новый мир. 1994. № 4. С. 140.
Реформы Петра не только переворошили в России все традиционно русское, они противопоставили древнерусскому миросозерцанию бесспорные достижения европейской цивилизации, которые Россия стремилась как можно быстрее перенять. Поэтому вне зависимости от энергии и реформаторских талантов преемников Петра Великого, Россия «пробежала» европейский путь всего за несколько поколений. Такая скорость чревата тем, что перенимаемое у Европы не успевало прочно укорениться в российской почве, а потому все новации касались лишь самого верхнего (образованного) слоя русского общества. До народных глубин они доходить не успевали.
Вот основные этапы этой «исторической дистанции» (на каждом из них с той или иной степенью детальности мы остановимся в соответствующих главах книги): «верховники» 1730 г. (ими была сделана первая заявка на ограничение самодержавной власти да и на личные свободы также) Th указ Петра III о вольности дворянства Th два «непоротых поколения» Th вольномысленное поколение декабристов Th появление славянофилов и западников во время «нико-лаевской зимы», унаследовавших совестливость Радищева в отношении крепостного крестьянина Th рождение в следующем поколении характерного образа «кающегося дворянина», что и привело, по мнению некоторых культурологов и историков, к активизации на исторической арене русской интеллигенции, в том числе и ее радикальной ветви [107] .
[107] Каграманов Ю. Демократия и культура // Новый мир. 1997. № 1. С. 172.
Из приведенной хронологической цепочки выделим пока лишь одно звено – первую четверть XIX века, ибо именно в те годы интеллигенция твердо закрепилась на российской общественно-политической сцене, благодаря волне патриотического подъема, которая всколыхнула общество после победы над Наполеоном. А.В. Оболонский точно заметил, что именно с этого времени патриотическое чувство русского человека перестало быть «вернопод-данным» [108] .
Серьезно же влиять на жизнь страны русская интеллигенция стала только во время «исторической хляби», когда страна сделала попытку свернуть с наезженной веками колеи на тропу великих реформ и общество закипело в поисках истинно русского пути. Подобному влиянию, конечно, способствовал не столько сам факт реформаторства, сколько либеральная натура царя-освободителя.
[108]Оболонский А.В. Драма российской истории: система против личности. М. 1994. С. 90.
Следовательно, с нашей точки зрения, интеллигенция родилась вместе с русским государственным абсолютизмом и сосуществовала с ним. Если идейных оппонентов Ивана Грозного [109] и тех «горланов», которые баламутили общество в период «большой смуты» конца XVI __ начала XVII века, мы назовем интеллигентами, то это не будет слишком большой натяжкой.
И все же некоторые историки предпочитают связывать появление русской интеллигенции с разрушительными реформами Петра Великого [110] . Потому «разрушительными», что они, ломая традиционно русское миросозерцание, не могли не вызвать идейной оппозиции у духовенства и образованной части общества. Д. С. Мережковский, например, со свойственным ему пафосом и категоричностью утверждал, что Петр сам был первым русским интеллигентом. «Единственные законные наследники, дети Петровы – все мы, русские интеллигенты. Он – в нас, мы – в нем. Кто любит Петра, тот и нас любит; кто его ненавидит, тот ненавидит и нас» [111] .
[109] Скрынников Р.Г. Иван Грозный. М., 1980. 248 с.
[110]Зернов Н. Русское религиозное возрождение XX века. 2-е изд. Paris. 1991. С. 24; Гершензон М.О. Творческое самосознание // Вехи. М., 1991. С. 73-96; Милюков П.Н. Интеллигенция и историческая традиция // Интеллигенция. Власть. Народ. М., 1993. С. 294-381.
[111] Мережковский Д.С. Грядущий Хам // Интеллигенция. Власть. Народ. М., 1993. С. 97.
До конца XVIII века главным возмутителем спокойствия в стране было казачество. Оно, понятное дело, не рассуждало, оно буйствовало. «Буйствовала» (только на бумаге) и русская интеллигенция, она в политическом смысле и пришла на смену казачест- ву [112] . Свое историческое предназначение она выказала сразу – более всего интеллигенцию возбуждало государство в «его идее и в его реальном воплощении» [113] . Это, к сожалению, так. Именно подобная деструктивная направленность интеллигентского пера оказалась самой катастрофичной, ибо «отремонтировать» порушенную государственность невозможно. На руинах можно возводить лишь нечто новое, ранее невиданное.
Однако помимо факторов социально-политических прекрасной питательной средой для вызревания интеллигенции явились государственные механизмы сословного расслоения русского общества. Один из них – знаменитая петровская «Табель о рангах». Как отметил П. Н. Милюков, чин стал «основой» всех общественных отношений. После личных связей при Дворе именно чин стал главным проводником новой «культурной обстановки» [114] .
Внутри сословия каждый имел свой чин: писарь – почетного гражданина, купец – гильдию, чиновник – ранг. Если случалось так, что кто-либо попадал между прутьями этой железной решетки, то он неизбежно становился разночинцем. Число таких людей с развитием культуры, науки, образования, просто с увеличением возможного разнообразия жизни общества, неуклонно росло. Именно как «междусословная культурная среда» и родилась русская интеллигенция [115] .