Нетерпение мысли, или Исторический портрет радикальной русской интеллигенции
Шрифт:
Итак, свобода слова привела к тому, к чему и должна была привести в России – к потере свободы. А литература, которую мы сегодня считаем «показательной» для того времени, на самом деле была для него вовсе не характерной. Такие писатели, как Н. И. Новиков, были скорее жупелом, чем объектом восхищения современников.
… Не за призывы к свержению самодержавия, не за требование отмены крепостного права, а просто за честную, правдивую книгу «Путешествие из Петербурга в Москву» (1790 г.), где это самое крепостничество было только как бы проиллюстрировано реальной жизнью, оказался в Петропавловской крепости А. Н. Радищев. После суда его сослали на 10 лет в Восточную Сибирь. Для Екатерины он был «бунтовщик хуже Пугачева». Павел I в пику матери освободил Радищева. Но тюрьма его не сломила, в душе он оставался таким же «бунтовщиком», каким и был всегда. На угрозу очередной ссылки он ответил единственным доступным ему средством – самоубийством [256] .
[256]
Что же так возмутило императрицу? Радищев посмел открыто заявить, что подданным Екатерины живется плохо, «что никакого благоденствия народа на самом деле нет» [257] . Она же искренне была убеждена, что это клевета, что не могли ее благодетельные реформы не привести к счастью всего народа российского.
А. Н. Радищев не был, само собой, бунтовщиком, он не был и радикалом, ибо ни к чему радикальному не призывал. Он был просто честным человеком, русским интеллигентом, которого до глубины души возмутило кричащее несоответствие между идеалами Просвещения, в которые он, конечно же, верил и реальной действительностью, причем не российской глубинки, а лишь крестьянским житьем в прилегающих к тракту Петербург -Москва деревнях. Он видел все своими глазами. А виденное глубоко его потрясло, и он не смог смолчать.
[257] Каменский А. «Под сению Екатерины…» Л., 1992. С. 404.
К тому же из его книги явно вычитывается вина русского образованного и сравнительно благополучного человека перед темной богобоязненной крестьянской массой. Это чувство еще долгие десятилетия предопределяло психологический настрой русской интеллигенции, хотя с течением времени «пропасть непонимания между нею и народом становилась все шире» [258] .
В. В. Розанов заметил, что хотя А. Н. Радищев и Н. И. Новиков говорили правду, «но – ненужную, в тo время – ненуж- ную» [259] . А в какое время и кому, позвольте спросить, правда была нужна в России?
Высоко нравственный подвиг Новикова и Радищева оценил в «Вехах» П. Б. Струве. Он считал, что такие люди – «Богом упоенные» [260] .
Еще один объект жуткого страха Екатерины – это Я. Б. Княжнин. В 1789 г. он написал трагедию «Вадим Новгородский». Там есть слова: «Какой герой в венце с пути не совратится? Кто не был из царей в порфире развращен?» Понятно, что не лично Екатерину имел в виду драматург. Но она уже всего боялась, все принимала на свой счёт и во всяком слове видела «революционную заразу». Тем более, что пьесу напечатал журнал «Российский феатр» в 1793 г., когда императрица уже доподлинно знала, чтo воспоследовало во Франции за первым революционным 1789 г. Пьесу напечатали уже после смерти автора (1791 г.). Разрешение на публикацию дала Е. Р. Дашкова. Екатерина повелела: книгу сжечь, Дашкову – в отставку [261] .
[260] Струве П.Б. Интеллигенция и революция // Вехи. М., 1991. С. 156.
[261] Эйдельман Н. Указ. соч. С. 147.
Не обошла Екатерина своим вниманием и И. Г. Рахмани-нова – издателя и переводчика, поклонника, как и она когда-то, философа Вольтера. В 1788-1789 гг. он издавал журнал «Утренние часы». В 1791 г. Рахманинов переехал в свое имение в Тамбовской губернии, перевез туда из Петербурга и типографию, которой владел, и, минуя цензуру, стал печатать переводимые им сочинения. В 1795 г. по доносу тамбовского цензора типографию закрыли, а ее владельца отдали под суд. Спас Рахманинова пожар в его имении, в нем сгорели все вещественные доказательства его «преступлений» перед престолом.
Так что конец более чем тридцатилетнего царствования Екатерины II разительно не походил на его начало: благие порывы уступили место страху. Екатерина теперь ничего не хотела, всего боялась и желала лишь одного, чтобы ничего такого ни в ее ближайшем окружении, ни в стране не происходило. В 1792 г., как писал А. И. Герцен, Екатерина II напоминала «старуху, боящуюся мысли, достойную мать Павла… и как бы в залог того, что дикая реакция еще надолго побьет все ростки вольного развития на Руси, перед ее смертью родился Николай» [262] .
[262] Герцен А.И. Собр. соч. в 30 т. Т. 12. М., 1957. С. 405-406.
Екатерина Великая закончила царствование страшной, карикатурной тенью молодой Екатерины.
Русские «почвенники», – такие, как князь М. М. Щербатов (родной дед П. Я. Чаадаева) или адмирал и писатель А. С. Шишков, винили во всех напастях подражательный дух реформ, они не смирились ни с петровскими, ни тем более с екатерининскими преобразованиями. Одну из своих статей М. М. Щербатов так и нарек «О повреждении нравов в России». Ее конкретное содержание сегодня мало кому известно, зато название стало нарицательным. Даже нынешние русофилы искренне думают, что дух России «повредился» петровскими реформами, да так сильно, что уже вряд ли когда-нибудь излечится. Именно М. М. Щербатова А. И. Герцен называл предтечей славянофилов.
Как это и должно быть в условиях тоталитарной монархии, реальные преобразования в духовной сфере полностью зависели от настроя императора. И самое страшное, когда его свободолюбивые порывы не опирались на сильную волю и сильную реальную власть. Тогда общество оказывалось не столько свободным, сколько духовно разобщенным: радикальные элементы, уповая на высочайшие посулы, стремились реализовать их своими методами, т.е. по сути насильственно, а большая часть общества, не желавшая перемен, вынуждала монарха забыть о своих благих пожеланиях. Тогда привычный уклад жизни трансформировался в уродливые формы всеобщих запретов и вместо либерализации наступал период злобной и бессмысленной реакции. А самое главное – за подобный несвоевременный либерализм расплачивался наследник, а вместе с ним и целое поколение россиян.
Именно такого рода правителем оказался внук Екатерины Александр I [263] . Как и его бабка, он взошел на трон после заговора царедворцев, завершившегося убийством его отца, императора Павла I. Как и его бабка, он всей душой тянулся к просвещению, к дальнейшей европеизации России. Он даже вынашивал идеи конституционной монархии, столь сильно его впечатлил составленный графом М. М. Сперанским обширный проект преобразования всего государственного строя России [264] . Этот замысел намного превосходил все задуманное Петром I и Екатериной II, ибо те укрепляли самодержавную власть, а М. М. Сперанский хотел ее ограничить.
[263] Соловьев С.М. Император Александр I. Политика и дипломатия. М., 1995. 638 с.
[264] Заметим, кстати, что слово «гласность» в русский лексикон ввел именно М.М. Сперанский.
Причем планы преобразований вынашивались одним сословием (само собой, дворянским) и в глубокой тайне: одна его часть «думала» от имени правительства, другая – от имени «тайного общества». Встретились же они на Сенатской площади Петербурга 14 декабря 1825 г. [265]
Такой преобразовательский замах был не по силам мнительному, самолюбивому и крайне закомплексованному Александру Павловичу. Ничего из задуманного так и не было осуществлено, замыслы остались замыслами, проекты проектами [266] . М. М. Сперанский свои идеи отправил не по тому адресу и поплатился за это. Из любимчиков царских он в мгновение ока превратился в ссыльного, а место «преобразователя» досталось графу А. А. Аракчееву, занимавшему с 1810 г. пост председателя Департамента военных дел в учрежденном, согласно проекту М. М. Сперанского, Государственном совете. А после завершения войны 1812 г. А. А. Аракчеев стал исполнителем высочайших предначертаний как в военных, так и в гражданских делах.
[265]Давыдов М.А. «Оппозиция Его Величества» (Дворянство и реформы в начале XIX века). Москва-Геттинген. 1994. 197 с.; Заичкин И.А., Почка- ев И.Н. Русская история от Екатерины Великой до Александра II. М., 1994. 767 с.; Леонтович В.В. История либерализма в России. 1762-1914 (Перевод с немецкого). М., 1995. 550 с.
[266] Мироненко С.В. Самодержавие и реформы. Политическая борьба в России в начале XIX века. М., 1989. 240 с.