Нетерпение мысли, или Исторический портрет радикальной русской интеллигенции
Шрифт:
Многие впоследствии недоумевали: как же так, цвет нации, ее гордость и слава, творцы нетленных произведений литературы, музыки, живописи, люди науки – одним словом, русская интеллигенция – через каких-нибудь 10 лет большевизма была духовно сломлена, превратилась в послушную податливую массу, с рвением выполняющую любой социальный заказ? Профессор Л. Люкс (Гер-мания), специально исследовавший эту проблему, так ее и озаглавил: «Интеллигенция и революция. Летопись триумфального поражения» [527] . Между тем никакой особой загадки в этом «триумфаль-ном поражении» русской интеллигенции нет. Все как раз закономерно.
[527] См.: Вопросы философии. 1991. № 11.
Именно русская интеллигенция привела Россию к февралю 1917 г. Это ее рук дело. А исторические
Ленин прекрасно знал, у кого он вырвал власть, он был не настолько глуп, чтобы не понять главного – большевистский режим русская интеллигенция не примет, он противен ей. Потому-то Ленин и интеллигенция стали злейшими антагонистами. Интеллигенция с отвращением отнеслась к большевизму, большевизм стал затягивать удавку на тонкой интеллигентской шее. Но он не стремился задушить ее, истребить физически. Интеллигенты – это специалисты в своем деле, профессионалы прежде всего. Они были нужны большевикам. Без них бы они не обошлись. А потому большевики избрали изуверскую тактику «осовечивания» русской интеллигенции через посулы, подачки, запугивание и открытый террор. Их главная задача – не изничтожить интеллигенцию, хотя руки нестерпимо чесались, а сломить ее гордыню, ее дух, чтобы самолично убедиться в состоявшейся мутации русской интеллигенции в интеллигенцию советскую, вполне послушную и на все готовую. А уж потом можно на весь мир прославлять ее достижения и упиваться ее льстивыми речами об «отеческой заботе партии и правительства о развитии советской науки и культуры». И, само собой, побыстрее, как писал М. Горький, «надобно создавать своих спецев, своих!» [528] .
[528] «Жму вашу руку, дорогой товарищ» (Переписка Максима Горького и Иосифа Сталина) // Новый мир. 1997. № 9. С. 179.
…У Ленина, как у всякого хитрого политика, стремящегося любой ценой удержать свою власть, есть высказывания на все случаи жизни – и за здравие интеллигенции, и за упокой. Ленин публично демонстрировал отеческую заботу об интеллигенции, проявлял понимание ее природы и требовал от своих подручных того же: терпения и выдержки. Но очень часто выдержка изменяла и ему. Читаем его письмо М. Горькому, где он отзывается о патриархе русской литературы, ее совести, В. Г. Короленко: «Жалкий мещанин, плененный буржуазными предрассудками… Таким “талантам” не грех посидеть недельки в тюрьме» [529] . И зачем это он, Горький, расходует свои силы на этих никчемных типов. Лучше не «тратить время на хныканье сгнивших интеллигентов» [530] . 15 сентября 1919 г. в письме тому же Горькому, хлопотавшему об арестованных «оппо-зиционерах», Ленин уже не увещевает отечески, он философски обобщает: что Вы, батенька мой, так печетесь об этих отбросах, зачем, ведь «на деле это не мозг “нации”, а говно» [531] . Ну, а с говном, как известно, поступать надо просто: решительно и быстро убирать его с дороги, пока не вляпались…
Что же так озлило Ленина против Короленко, в частности? Разумеется, его позиция – прямая, открытая и непримиримая. Он не скрывал ее – ни в публицистике, ни в своих пронзительных письмах Луначарскому. На его примере становится предельно ясно, что люди думающие, люди совестливые раскусили большевиков сразу, – в этом-то и проблемы особой не было, – ибо их слова были рассчитаны на неграмотного извозчика да на торговку с Сенной, а реалии своей кровавой жутью могли враз остудить любого мечтателя, каковых среди интеллигентской молодежи было немало, и четко заняли свои места по разные стороны баррикады.
Большевики свою адскую игру против ненавидимой ими интеллигенции вели не то чтобы тонко, но уж во всяком случае разнообразно. Методы «осовечивания» были многолики. Ученых сманили быстро, пообещав им не ломать налаженную работу в системе Академии наук, финансировать их исследования, но только при условии, что они будут ориентированы «на нужды социалистического строительства». С инженерами_производственниками оказалось еще проще: работай, мол, честно и тебя никто не тронет. А поскольку иначе русские инженеры работать не умели, а для жизни были нужны средства, то они естественно сразу и включились в дело «стро-ительства социализма». Сложнее оказалось с творческой интеллигенцией – она не привыкла писать «на заказ», она еще не научилась петь не своим голосом. Пришлось стимулировать творческую Музу: выделили среди писателей своеобразную творческую номенклатуру, позволили ей (до первого оступа) писать практически бесцензурно, разрешили свободный выезд за рубеж, обеспечили безбедное существование, подкармливая избранных продовольственными пайками. Эта писательская элита («маститые») по замыслам большевиков должна была стать своеобразным центром кристаллизации, к которому неизбежно потянутся писатели и никчемной маститости, видя, кaк а главное, почему благоденствуют их более приметные собратья по перу.
Таков был механизм сманивания. А уж с теми, кто клюнул на большевистские приманки, далее не церемонились, на них стал распространяться закон коммунистического общежития. Заработала на полную мощь агитационная машина, были подключены «орга-ны», и они стали пачками оперативно выявлять в интеллигентской среде разнообразную «контру». Писателей, которые отказывались выполнять социальный заказ, поначалу просто переставали печатать, лишив их средств к существованию (И. Бабель, О. Мандельштам, Н. Клюев и многие другие), а потом переправляли в ГУЛАГ; другие были вынуждены «уйти в прошлое» (О. Форш, Ю. Тынянов и др.); третьи предпочли свести счеты с жизнью (С. Есенин, В. Маяковский, М. Цветаева и др.). Те же, кто принял условия игры, стали штамповать однодневки_злободневки о вредительстве, коллективизации, индустриализации, т.е. либо разбрызгивали свой талант, либо подменяли полное его отсутствие псиной верностью режиму. Таких оказалось подавляющее большинство.
Добиться подобного можно было только одним способом – резко сузить возможности духовного и культурного развития народа, как бы «упростить» знания и мысль и тем самым резко снизить общий культурный уровень нации. Ибо культура – это неизбежный ограничитель тоталитарной власти, точнее, намордник власти. Отсюда и потребность (для большевиков) полного разрыва культурных традиций России, уничтожение памятников исторического прошлого, циничная распродажа музейных ценностей, демонстрирующая полное небрежение властей историческим наследием; надругательства над православной верой и, наконец, железобетонная изоляция страны от внешнего мира, превращение ее в громадную «зону», на территории которой легко маскировались концлагеря ГУЛАГа.
Причем все эти процессы происходили на фоне неистовой классовой истерии, непрерывных судебных расправ над неисчислимыми бандами «врагов народа», что порождало в людях животный страх и полную незащищенность. При сознательно же пониженной культурной планке начиналось неизбежное разубоживание массового сознания, люди утрачивали всякую способность ориентироваться в происходящих событиях, адекватно оценивать их смысл, они попросту теряли историческое зрение и становились быдлом. А быдло – это уже стадо, им легко управлять, его можно гнать под свист бичей куда угодно, оно поплетется за пастухом и лающими охранными псами в любом направлении.
Даже великие умы, такие, как В. И. Вернадский, уже не ориентировались в происходящем. В 1927 г. в письме к И. И. Петрун-кевичу он отмечает, что «большевизм (и социализм) изжит, и всякий престиж пал…» Всюду преподают «политическую грамоту», которую называют «законом Божиим», отношение к ней, «как к чепу- хе» [532] . Это, разумеется, не вполне так, точнее – совсем не так. Большевизм не просто не был изжит, он еще только-только начинал входить в силу, его мышцы наращивались народной массой, он перестал быть достоянием только фанатов революции, а становился религией целого народа. Введение же всеобщей «политграмоты» – лишь сознательный штрих в оскоплении нации, ибо большевикам была нужна не просто мыслящая новая советская интеллигенция, но мыслящая правильно, причем не рассуждающая, а осуждающая, не анализирующая, а поклоняющаяся.
[532] Письма В.И. Вернадского И.И. Петрункевичу // Новый мир. 1989. № 12. С. 219.