Неучтенный фактор
Шрифт:
Теперь, кажется, удивилась девочка. Пока она думала, правду ли он говорит и как на это реагировать, Даниил опередил ее лукавым вопросом:
– А там, откуда ты приехала, все такие белобрысые?
Девочка вспыхнула. Она молча смотрела на него, потом с любопытством произнесла:
– Это комплимент или оскорбление?
Даниил никогда в жизни не слыхал таких слов. Он просто ахнул и исторг извечное мальчишеское:
– Че?
Норма ушла. Она сама была очень удивлена фразой, которая сорвалась с ее губ, и это была первая сильная эмоция, испытанная ею в жизни. А Даниил так и остался сидеть на ступеньках, радуясь, что ему все-таки удалось справиться с головокружением и не грохнуться вместе с Нормой на каменный пол.
Больше никогда они не общались в таком духе. Оба отличались
Чтобы Норма не казалась эдаким ангелочком, следует признать, что во внезапном недомогании Даниила была повинна именно она. Отчасти из хулиганских побуждений, отчасти от скуки, что суть одно и то же, Норма решила испытать новичка. Она не нашла для своих упражнений лучшего времени и места, как на спине жертвы в тот момент, когда она ее старательно спасала. Оправданием ей могло служить только то обстоятельство, что при успехе затеи она сама подвергалась немалому риску. Вечером, ложась спать, девочка поняла, что восхищена тем, как Даниилу удалось удержаться на ногах и не упасть. Никому такой фокус доселе не удавался. Это было второе чувство, ставшее ей знакомым не понаслышке. Если бы Норма решилась заглянуть в себя чуть поглубже, она бы увидела, что в основе нахлынувшей на нее бури чувств – удивления и восхищения – лежит третье, более скромное и благородное чувство, чувство благодарности человеку, который проявил стремление помочь ей от чистого сердца. За все годы учебы Норма тайно, в глубине души, восхищалась Даниилом, даже не подозревая, насколько близко она находится от той самой любви, в поисках которой добрая половина планеты сбилась с ног.
* * *
Время сжалось до размеров губной помады, которую он крепко держал в кармане своей куртки. В какой-то момент у Даниила возникло желание послать все к черту, но он собрал в кулак остатки воли. Парни, их провожатые, распрощались с ними на опушке. А Даниил, довспоминая незначительный эпизод из своего далекого детства, подумал, что если бы не страх расшибить доверившегося ему ребенка, он бы тогда обязательно упал.
Почему он должен выполнить это задание? Потому что он еще несколько лет назад сказал этой возможности: «Да» – по недомыслию, конечно. Потому что его клиента все равно убьют, и не факт, что более бережным для него и окружающих способом – просто часом раньше, часом позже. Потому что невозможно бороться с неумолимым роком и всемогущей системой.
Даниил не заметил, как выполнение задания начинает превращаться для него чуть ли не в акт солидарности с жертвой. Почти что в проявление симпатии. Выражение дружбы. Какие еще слова есть на эту тему? Сострадание? Да, он сделает так, что у всех возникнут подозрения. Так, как будто вовсе не вызывали редкого специалиста из Москвы. Как будто работали рядовые любители. Норма, прости. Я это делаю ради тебя тоже. Нам не справиться с этой махиной, но я должен хоть что-то предпринять. Надеюсь, к тебе претензий не возникнет. Серп и Молот никогда не промахиваются.
Ну и духота!
Мужчины молча шли по притихшему лесу. В один из моментов Степан Никифорович, заранее предупрежденный Даниилом Вербицким, осторожно вытащил небольшую папку бумаг из охотничьей сумки.
Настенька Семененко, любимая внучка старого генерала Сергеева, вскарабкалась на табуретку и набрала номер Нормы Норвилене. В Москве семь утра.
– Здравствуй, Настя, да, это я.
Гавриил Гаврильевич все еще поправлял ружье.
Мама Даниила, охая, встала и затопила печку. Ей не лежалось, было зябко, хотя в их краях тоже пока тянулось лето.
– Привет, Норма, как я рада, что ты еще дома! Я говорю «нет»!
Даниил взял папку бумаг из рук объекта и переложил во внутренний карман куртки.
Гавриил неодобрительно покосился на Степана.
– Дедушка, это у нас просто игра такая. Мы задаем друг другу вопросы. Я выиграла! Пока, Норма!
Петр озабоченно посмотрел на небо сквозь дырки в своем шалаше.
В крохотном северном селении, надежно укрытом за неприступными горами, Матрена Васильевна опустилась на колени. К старости она стала верующей, но никто этого не знал.
– Настя, я… я… люблю тебя. Пока.
– Я знаю. Пока.
Небеса разверзлись.
Свершилось то, что должно было свершиться.
Двое советских мужчин, один из которых носил имя архангела, а второй – пророка, посмотрели друг на друга. Они не знали, что с ними есть еще и третий, названный в честь апостола, любимого ученика Иисуса. А мученик, весь в крови, лежал на земле, как и подобает мученику.
* * *
После Настенькиного звонка у Нормы Норвилене случился прямо-таки кошмарный день. Мало того, что ее вымотали вчерашние приключения. Она предпринимала такие вылазки довольно редко, в основном, из-за временных ограничений – во что бы то ни стало, до 12 часов ночи по времени исходного пункта, виртуальный путешественник должен был вернуться обратно. А это, знаете ли, порой связано с определенными трудностями. Да и времени на восстановление потом требовалось много. Именно поэтому в семь утра Настя застала ее дома. Обычно в это время Норма уже находилась на работе, куда девочка точно не смогла бы дозвониться. Итак, приехав на работу с опозданием, Норма обнаружила, что у нее все валится из рук, все расстроилось, разладилось, концы с концами не сходятся. Как назло, весь день болела голова.
Вдобавок сейчас она проводила бессонную ночь, выкуривая сигарету за сигаретой. Чашечки, из которых она пила кофе, громоздились в раковине. В быту Норма имела одну маленькую странность – никогда не пила второй раз из одной и той же чашки. По вечерам, оставшись дома одна, она начинала делать себе кофе. Почему-то она предпочитала его на ночь. Утром в раковине обнаруживалось две-три чашечки. Сейчас создалось впечатление, что у нее в гостях побывало по меньшей мере десять человек.
Она знала, что Настя без сна вертится в своей кроватке с внезапно подскочившей температурой, а вокруг нее толпятся встревоженные врачи. Каким-то образом удар по далекому объекту пришелся на нее. Первый раз в жизни Норма почувствовала себя совершенно беспомощной. Ощущение было не из приятных. Тщетно пытаясь вычислить или выпросить – уже все равно, какая разница! – способы спасения Насти, Норма узнала про себя интересные вещи, например: оказывается, она ненавидит, когда страдают дети… Решение все не приходило, между тем ситуация почти вышла из-под контроля. Ближе к утру Норма начала просто сходить с ума от беспокойства. Еще немного, и ее бы разорвало на куски от жалости к измученному ребенку. Мужественное «Нет» Насти, произнесенное из желания отвести наказание от Нормы, столкнулось с неразумным «Да» Нормы, произнесенным ранее. «Я выиграла»… Конечно, девочка, ты выиграла…
Половина пятого утра, дождь. Начинался новый мерзкий день. Норма села в машину и назвала адрес родителей Насти. Пробежав по узкому темному коридору мимо обомлевших зрителей, в мокром плаще она опустилась на колени возле детской кроватки. Все, кто находился в комнате, молча, как по команде, покинули ее.
– Настя, – убежденно сказала Норма. – Ты не должна так болеть.
Девочка повернула голову и слабо улыбнулась.
– Мне уже лучше.
Она была очень бледна, ее без конца тошнило. В потрескавшихся от сильного жара уголках губ запеклась кровь. Настя закрыла глаза, давая понять, что разговор окончен.
Норма, предвидевшая такое развитие событий, решительно закусила нижнюю губу и вонзила стальной взгляд в переносицу девочки. Началась беспощадная битва, безмолвная и бесстрастная, во время которой каждый отстаивал свое право поступать так, как ему хочется. Длилась она недолго.
– А ты плохо выглядишь, – заметила девочка, еще раз с любовью взглянув на Норму.
– Не хуже, чем ты, – сдержанно ответила Норма.
Настя еле слышно рассмеялась. Да, упрямством она пошла в деда, но все-таки была еще ребенком. Она поверила, что все позади. Эх, Анастасия, если бы действительно можно было так легко решать все задачи!