Неудачница. Перезагрузка
Шрифт:
Неприятные моменты…
Звучит убого, но назвать свою историю «трагедией» я не могу: всё это грёбанные обстоятельства, как сказал герой одной пьесы. Не более. И возводить их в ранг «жесточайших уроков судьбы» я не хочу. Это глупо.
Я была глупой.
Встряхиваю головой, подхватываю свой полушубок, который успела снять, пока работала, иду к лифту и спускаюсь на этаж отдела кадров. Дожидаюсь, когда дверцы послушно откроются, поднимаю взгляд, готовая выйти из кабины… и застываю. В пяти метрах от лифта стоит Бесов.
БЕСОВ!
Судорожно оглядываю его с ног до головы: дорогая обувь, брюки,
Я не успеваю понять, в какой момент он посмотрел в мою сторону; судорожно нажимаю на кнопку лифта, даже не глядя, на какой этаж планирую умчаться. Во взгляде Бесова что-то меняется, он узнаёт меня, это очевидно; первый его шаг к лифту заставляет моё сердце лихорадочно подпрыгнуть вверх, второй – вынуждает сжаться от реального страха… а затем дверцы лифта начинают быстро съезжаться, закрывая меня от него и пропуская внутрь кабины лишь один звук – произнесённое им «Мила…»
Я оседаю на пол, упираясь спиной в стенку лифта и тяжело дышу. Кто бы знал, что встреча с ним так на меня повлияет?..
Боже…
Он позвал меня по имени. Он помнит, как меня зовут.
Чёрт, ну, что я за дура?!
Естественно, он помнит…
И голос его всё такой же. И весь он. Как же ему идёт этот костюм…
Кое-как поднимаюсь, смотрю на электронную панель. Лифт умчал меня на тридцатый этаж. Выхожу в коридор, отправляю его ещё выше – на всякий случай. В отдел кадров спускаюсь по лестнице. При чём минут пять выжидаю у входа на этаж, прислушиваюсь к голосам; затем осторожно прохожу к Соне в кабинет.
В зеркале ловлю своё отражение – а отражается в нём симпатичная загорелая девушка в дорогом платье, с дорогой модной прической и с совершенно безумным взглядом.
– Мила Георгиевна, вы снова ко мне пришли, – Соня подрывается с места и почему-то встаёт; прям, как ученица перед учителем, – Мила Георгиевна… с вами всё хорошо? – осторожно уточняет, разглядев выражение моего лица, – Может, кофейку?
– У меня к тебе новости. Одна – хорошая, и она же – плохая, – сообщаю ей немного дрожащим голосом; всё ещё не могу отойти от встречи.
– Мне уже страшно, – Соня медленно оседает обратно в кресло, – Меня увольняют, да? Но выплатят новогоднюю премию?..
– Что? Боже… Нет! – мотаю головой, медленно прихожу в себя, – Ты повышена в должности. Это хорошая новость. Но станешь новой личной помощницей Глеба Бондарёва – это плохая новость.
– А почему «плохая»? – пищит Соня, кажется, по-видимому, до сих пор не понявшая всего ужаса своего положения.
– Потому что до нового года ты обязана пройти обучение под моим началом и каким-то образом умудриться обрести все премудрости за семь дней, при условии, что со своей нынешней работой ты не увольняешься и должна будешь исполнять все свои обязанности безукоризненно, – говорю ей, потирая виски, – своим новым контрактом можешь поинтересоваться лично у Глеба Самойловича, когда докажешь мне, что работоспособна и обучаема.
– Мила Георгиевна… – шепчет Соня, – А можно я тут останусь?..
Она мне уже нравится.
– Нет, – отрезаю безжалостно, – Я за тебя поручилась, так
– А зачем вы за меня поручились? – едва не плачет девушка.
– Не знаю. Понравилась ты мне. Меня же напомнила, – отвечаю честно, впервые внимательно разглядывая Соню.
Девушке от силы двадцать один год. Прямые русые волосы распущены, но аккуратно убраны за ушки. Светлые глаза смотрят с лёгкой паникой и какой-то дикой доверчивостью. Милое личико сразу располагает к себе. Не красавица, не обладательница «бросающейся в глаза» внешности. Просто симпатичная девушка с ясным взглядом и приятной энергетикой.
– Я принесла тебе несколько файлов, – достаю из сумки флешку, вставляю в её компьютер, скидываю всё на рабочий стол, – весь материал изучишь к завтрашнему дню. Там уже есть пара заданий, которые тоже нужно будет выполнить, – как же хорошо, что я сохранила все обучающие программы Лины! – Если успеешь, можешь скинуть мне на почту этим же вечером. До тридцать первого декабря я – твой личный куратор и экзаменатор в одном лице. Пока что будешь работать у себя, но будь готова, что я периодически буду дёргать тебя на сороковой этаж, – забираю флешку, отхожу от стола обалдевшей от всех новостей девушки, надеваю шубку, – всё, я пошла. И… удачи тебе, Соня.
– Тридцать первое декабря, – подаёт голос та едва слышно.
– Что? Тебя чем-то смущает дата? – смотрю на неё вопросительно, пока застёгиваюсь.
Вообще – меня бы она тоже начала смущать. Причем – в первую очередь.
– Тридцать первого декабря будет новогодний бал… – глядя на меня большими-пре-большими глазами, полными грусти и печали, говорит Соня, – ну… корпоратив для всех сотрудников с танцами… А у меня в этот день будет экзамен…
Вот, дитя малое!
– Я проведу экзамен в первой половине дня. Успеешь ты на свои танцы, – бурчу недовольно, направляюсь на выход.
– А вы разве не пойдёте? – с лёгким волнением спрашивает Соня.
– Я… не уверена в этом.
Сама не понимаю, почему так отвечаю. Я знать не знала об этом корпоративе. Хочу ли я на него идти? Конечно же нет! Но…
Этот новый год я впервые буду отмечать одна.
Разве я не могу позволить себе немного праздника в этот волшебный день?.. В любом случае, принимать решение прямо сейчас я не обязана.
Погрузившись в свои мысли и кивнув на прощание Соне, на автомате вырулила из кабинета и прошла к лифту; пока спускалась, заказала такси до дома. Машина подъехала мгновенно и умчала меня от здания компании…
Расплатившись с водителем, обхожу свой дом, весь первый этаж которого со стороны дороги был отдан под яркие магазины; кое-как на шпильках прохожу по убитому асфальту, вдобавок покрытому слоем льда, открываю, заклеенную объявлениями до самого низа, дверь подъезда электронным ключом, поднимаюсь на пятый этаж по крутым ступенькам, вхожу в квартиру и, защелкнув замок, останавливаюсь. Медленно опускаю сумку на убитый комод (по-другому я этот предмет мебели назвать не могу). Стягиваю с ног обувь, ставлю её на китайскую пластмассовую приступку; снимаю шубку и прохожу на кухню, стараясь не смотреть на страшные обои. Включаю чайник, иду в единственную комнату, сажусь на старый диван-раскладушку, – такой же убитый, как и вся эта квартира, – и… выдыхаю.