Неудачник из Аграпура
Шрифт:
— Только не это!
— Увы! — Саламар развел руками. — Я проглотил ее.
— И?.. — спросил Конан.
— И пока никаких изменений. Она во мне.
— Ладно, оставим это, — решил киммериец. — Пожары в Аграпуре — вещь куда более серьезная. Почему-то мне кажется, что в городе действуют магические силы. Какие подробности случившегося нам известны?
Они начали перебирать те скудные сведения, что выудили из разговоров стражи. Затем Конан сказал:
— Пора бы нам выбраться отсюда. Сидя в тюрьме, многого не выяснишь.
— По-твоему,
— Раньше тоже были, но судьба не станет помогать тебе, если только ты не в отчаянном положении, — сказал Конан.
На самом деле он предполагал воспользоваться сумятицей, которую вызвали в городе пожары и скрыться в толпе, охваченной беспокойст-1Юм; но зачем сообщать Саламару столь очевидное? Если гирканец не глуп, то сам догадается, а если дурак — что ж, Конан — отнюдь не Великий Учитель (как кое-кто из его знакомых), чтобы заниматься воспитанием взрослого мужчины.
Конан не ошибся: к вечеру тревога в городе достигла апогея. Загорелось еще несколько зданий и в том числе здание Правосудия, в подвалах которого и размещалась тюрьма.
Стражники носились повсюду с водой в кожаных кожухах и с песком в бочках, но их сил не хватало для того, чтобы побороть огненную стихию. Узники понимали: никто из стражи не станет рисковать, чтобы спасти жизнь заключенным, поэтому выбираться придется самим.
Конан от души веселился: он явно считал, что настал его час.
Он велел Саламару встать под люком, ловко забрался своему товарищу на плечи и принялся вышибать люк в потолке ударами могучего кулака. Саламар стонал и приседал под тяжестью его тела. Хоть Конан и был бос, но, ощущая у себя на плечах его пятки, гирканец почему-то думал о сапогах с медными подковами на подошвах, такими жесткими оказались ступни варвара. «Должно быть, он ходит босиком по камням и раскаленному песку и ничего не чувствует», — думал Саламар, скрипя зубами.
Наконец люк отлетел в сторону, и сразу же в подземелье ворвался язык оранжевого пламени. Стало еще жарче. Конан схватился руками за край отверстия, высунулся наружу и закричал: — Там все пылает!. Надо бежать! Он уселся на краю, свесился вниз и подхватил Саламара за поднятые руки. Старик в ответ на приглашающий взгляд Конана только безмолвно покачал головой.
— Ты сгоришь, — сказал ему Конан. — Я помогу тебе, давай — выбирайся.
Но тот оставался на месте.
— Может быть, я и не сгорю, — отозвался старик, — но в любом случае у меня не хватит сил, чтобы выбраться. Уходите вы. У вас вся жизнь впереди.
— Ну, как хочешь, — Конан не стал его уговаривать. Времени на долгие увещевания у киммерийца попросту не было. — Все равно, напрасно ты отказываешься, — добавил Конан напоследок. — Я бы тебе помог.
— Благодарю покорно, но лучше я умру в покое, чем погибну в пламени, — ответил старик. — Закройте люк, пожалуйста.
Молодые люди так и поступили.
Конан встал, Саламар последовал его примеру. Часть бывшей кордегардии, где они очутились, выбравшись из камеры, была охвачена огнем. Горели деревянные древки копий и алебард, пламя жадно лизало кожаный занавес, отгораживающий одно помещение от другого.
— Бежим туда, — показал Конан.
Саламар замешкался.
— Но там горит, — сказал он.
— Зато там выход, — возразил киммериец. — Если ты забьешся в дальний угол, то пламя в конце концов доберется до тебя и сожрет со всеми твоими трусливыми кишками. И той драгоценной штукой, которую ты спрятал в желудке… Так что закрой лицо и беги за мной. Только не останавливайся и постарайся не потеряться.
И они побежали.
Саламар потом не мог понять, каким образом им удалось выскочить из здания, где вовсю бушевал пожар. Иногда гирканцу чудилось, будто огонь расступается перед Конаном, подобно тому, как раздается толпа, когда сквозь нее проходит какой-нибудь аристократ или даже сам король. Или киммериец знал заклятие. Или еще что-нибудь в том же роде.
Они очутились на улице и остановились в стороне, переводя дух.
Потом Саламар, задыхаясь, сказал;
— Сейчас они нас увидят. Давай хотя бы за вернем за угол.
— Глупости! — рассердился Конан. — Вся эта свора так перепугана, что никому и в голову не придет обращать на нас внимание…
И в тот же миг, как по заказу, послышалось:
— Преступники сбежали! Хватай их!
Ни слова больше не сказав, Конан схватил своего спутника за руку и потащил прочь. Они помчались, обгоняя ветер и запах гари, — во всяком случае, так казалось Саламару. Конан несколько раз нырял во дворы, откуда быстро находил второй выход, — видимо, прежде чем попасться в руки стражи, киммериец провел в Аграпуре немало увлекательных дней и успел изучить здесь все лазейки, — а затем вместе со своим спутником скрылся в маленькой темной таверне.
Народу там не было, хозяина — тоже: все умчались на пожар, помочь при тушении, а заодно и поглядеть, нет ли возможности поживиться. Во времена таких бедствий мародеров всегда хватает, и даже у самого добропорядочного горожанина появляется характерный цепкий взгляд, ползающих среди разбросанных на пепелище вещей.
— Пересидим, — предложил Конан.
Саламар без сил упал на скамью. Конан по-хозяйски направился к стойке. И тут из-за стойки послышался хриплый голос:
— Эй, ты наглец, как я погляжу!
— Кто здесь? — Конан перегнулся через стойку. Затем он пошарил там руками и вдруг вытащил наверх кого-то упирающегося и возмущенно вопящего.
На стойке очутился бородатый карлик со всклокоченными серыми волосами, выпученными темными глазами и огромным горбатым носом. Он таращился на киммерийца и негодующе орал:
— Нахал! Я тебя отравлю! Я тебе иголок в вино подсыплю! Я тебе змею в матрас запущу!
— Кром! — смеясь, воскликнул киммериец. — Как ты шумишь, Тульпис! Разве не ты сдал меня властям, когда случилась неприятность?