Неугасимый огонь
Шрифт:
Игра становится сложнее, теперь все слова, что влетают в уши эллина, должны быть тщательно взвешены. С его "приятелями" из Щитоносцев следует провести дополнительную беседу (жаль, не приставить Хранителей, он сразу заподозрит неладное), и уменьшить круг лиц, с которыми Аристомену позволено общаться.
Ранефер продолжил чтение донесения.
"Связной оказался известной личностью. Его опознал Анхнасир. Они отправили того переводчика, что участвовал в переговорах на Пепельной Пустоши".
Ипи хмыкнул. Уж очень откровенно действует архиграмматик. На первый взгляд его поступки граничат с глупостью. Но не следует расслабляться. Глупостью будет как раз недооценка Эвмена. Посылая лазутчика, на лбу которого написано "я вражеский лазутчик", архиграмматик должен преследовать некую цель. Какую?
Далее в письме Маатеманха сообщалось такое, что глаза Ранефера расширились от удивления.
"Потом связной неожиданно написал прошение на приём в Дом Маат. Рехмира говорил с ним. Тот представился потомком хабиру и просил отпустить их из Страны Реки. Якобы они попадут здесь в рабство. Рехмира утверждает, что связной вёл себя, как сумасшедший. На следующий день он пошёл на встречу с князьями хабиру. Анхнасир организовал слежку. О чём связной говорил с князьями неизвестно, но те вдруг начали его бить. Анхнасиру с Хранителями пришлось вмешаться под видом мадаев. Связной жив, но помят очень сильно. Пока все. Следим за ним и за эллином".
Ипи покачал головой. Отхлебнул пива.
Хабиру попадут в рабство? Рехмира, похоже, не поверил. Да, в такое сложно поверить. Рехмира "видящий", как и Ранефер. Если целью Эвмена было подвигнуть хабиру на мятеж, то его посланник провалил всё дело. Зачем он пошёл в Дом Маат?
Архиграмматик действует грубо, нахрапом. Все факты указывают на то, что как раз он недооценил противника. Не сталкивался прежде с подобным? А вдруг игра идёт куда тоньше, чем видит Ипи? Её можно прекратить, достаточно посадить Аристомена под замок. Но это означает – признать своё поражение.
Ипи подошёл к окну, подставил лицо освежающему вечернему бризу.
Самолюбие... Скольких оно до срока привело на суд Усера?
– Не заиграться бы... – проговорил Ранефер задумчиво.
Эфраим очнулся от мелодичного перезвона. "Купец" открыл глаза. Звенели серебряные колокольчики на браслетах запястий и лодыжек юной девы, которая опустилась на колени рядом с его постелью. Он попытался приподняться, но тело отозвалось болью и "купец" без сил рухнул на мягкие овечьи шкуры. Лежал он не в каменном доме мицри, а в шатре, стенки которого слегка прогибались под порывами ветра.
– Попей, – девушка протянула к губам лежащего чашу, – сейчас придёт отец мой, Иуда, сын Йахув-Бела.
Она говорила на том же языке, что и Иосаф. Стало быть, Эфраим в шатре хабиру. Причём приютил его брат князя Равахима. Который вчера... Эфраим поморщился.
– Здоровья тебе, почтенный Книжник Эфрахим! – раздался приятный низкий голос.
В шатёр вошёл тучный бородатый муж средних лет.
"Здоровье сейчас совсем не помешало бы", – подумал Эфраим.
– Прошу тебя, ни о чём не беспокойся, – сказал толстяк, – у меня, Иуды бен Йахув-Бела, ты в полной безопасности.
– Что же... – Эфраим говорил через боль, – вчера произошло не так, почтенный?
– Ты обратился к нашим князьям, почтенный Эфрахим, с опасными речами. Они кормятся с меча ремту, и, судя по всему, сочли тебя подсылом Дома Маат.
Иуда улыбнулся и добавил:
– Хотя я счёл эти речи не столько опасными, сколько восторженно-безумными. Простым же воинам вскипятило кровь упоминание о твоей службе у Проклятого Алесанраса, отправившего много наших воинов на Пустоши в царство Девы Шеоль. Ну и... Непочтителен ты к нашим богам, Книжник.
– Но почему меня сочли подсылом? – поморщившись, Эфраим попытался приподняться на локте.
– Нет-нет. Не вставай. Ты предвещал бедствия нашему народу и призывал нас покинуть Страну Реки. Призывал выступить против ремту. Некоторым ремту не нравится, что нам позволено жить своим обычаем. Они хотели бы принудить нас отказаться от него или удалиться в Ханаан. Для этого удобным поводом стало бы недовольство среди хабиру и бунт. Потому, не удивляйся, почтеннейший, тому, как поступили с тобой братья мои.
– Ты спас меня, почтенный Иуда?
– Не совсем. Вмешались мадаи, охранители порядка. После я забрал тебя в свой шатёр.
– Зачем?
– Разве милосердие к ближнему уже настолько не в цене, что ты не счёл достаточной эту причину? – улыбнулся Иуда.
– Прости меня, – потупил взор Эфраим.
– Дочь моя, принеси нам поесть, – повернулся к девушке Иуда.
Она вышла из шатра, но скоро вернулась с двумя вместительными дымящимися чашками.
– Раздели со мной скромную трапезу, почтенный Эфрахим, – пригласил Иуда.
Девушка помогла Эфраиму сесть, подложила за спину подушки. "Купец" счёл своим долгом отметить выдающиеся достоинства девушки, та зарделась и убежала, а хозяин благодушно пригладил свою бороду.
– Отрада очей моих. Скоро покинет меня, уже и жениха присмотрел.
– Немногие невесты сравнятся с ней своей красотой, – польстил ему Эфраим.
– Красивое платье утешит любую дурнушку, – усмехнулся Иуда, – скажи, почтеннейший, много ли ещё у тебя этой поистине волшебной ткани, что посрамит тончайший лен ремту?
Эфраим подавил усмешку.
"Стало быть, лишь милосердие к ближнему?"
– Достаточно, достойнейший Иуда, вполне достаточно.
Однако он ошибся. Корысть приютившего его хабиру заключалась вовсе не в тряпках. Следующий вопрос Иуды заставил его насторожиться.
– По тебе видно, почтеннейший, что ты хорошо знаешь, с какой стороны берутся за меч и тяжесть брони тебе знакома.
– Так и есть, – подтвердил Эфраим, – по правде сказать, купцом я стал совсем недавно.
– Верно у царя Алесанраса, о котором говорят, будто он явился в грозовой туче, воинов больше, нежели мужей, понимающих в благородном искусстве торговли? – подмигнул Иуда.