Неугасимый огонь
Шрифт:
Хуцция примирительно поднял руки ладонями вперёд.
– Сей высокородный воин зовётся Муваталли, – сказал наследник, – он начальник царских телохранителей и Первый Страж державы хатти. Наши обычаи позволяют ему говорить в присутствии царей без особого дозволения. Разве ваши – нет?
– Наши тоже, – спокойно ответил царь.
– В таком случае я хотел бы получить ответ на вопрос достойного Муваталли, – заявил Хуцция.
Александр медлил с ответом. Не потому, что обдумывал его. Все было обговорено и решено уже давно, ещё до начала похода. Наконец, он сказал:
– Хурриты, с которыми мы сразились в Киццувадне, назвали нас именем аххиява. Скажи, достойный наследник, известно ли тебе это племя?
– Известно, – кивнул Хуцция.
– А известно ли тебе, где лежат земли этого племени?
– На западе. Держава хатти соприкасается с ними.
– Хорошо ли ты знаешь этих аххиява? Похожи ли воины этого народа на моих воинов?
– По правде сказать, нет, – ответил Хуцция, – совсем не похожи. Однако Пиллия утверждал, что схожи ваши языки. Кроме того, жители Канахана причисляли вас к сему племени, а они часто страдали от набегов пиратов аххиява и, естественно, хорошо знакомы с ними.
Александр кивнул.
– Ведомо ли тебе, что войско моё пришло в Киццувадну не с далёкого запада, а с юга?
– И это ведомо.
– Знаешь ли ты пути, которыми многотысячное воинство могло пройти с запада на юг, так, чтобы хатти его не заметили?
Хуцция задумался и спустя минуту признал:
– Нет, таких путей мне не известно. Разве что морем, но я даже представить себе не могу, сколько потребуется кораблей аххиява, чтобы перевести такую рать, что стоит передо мной.
– В таком случае ты, верно, не удивишься моему ответу, как мы оказались в Киццувадне. Моё царство лежит на северо-западе от земель аххиява. Года не хватит, чтобы добраться оттуда в Киццувадну сухим путём. Несколько тысяч кораблей нужно, чтобы перевести всех моих людей морем. И здесь я и мои воины оказались по воле богов.
– По воле богов? – переспросил Муваталли.
– Именно так, Первый Страж.
Хетты переглянулись. Да, действительно, светловолосый все расписал так, что иного объяснения не придумать. Макандуша действительно, словно с неба свалились.
– Я возвращался на родину и предложил Пиллие пропустить моё войско. Он отказался. Мне осталось только сражаться.
Хуцция кивнул. Все это звучит столь же невероятно, сколь и логично. Воля богов... Пиллия пошёл против неё и поплатился. Что ж, объяснение происходящего удовлетворило наследника. Однако Муваталли ещё не исчерпал вопросов.
– Что же ты намерен делать дальше, царственный Алекшандуш? Идти на свою далёкую родину? Потребуешь, чтобы мы пропустили твоё воинство?
"И впустили лису в курятник".
– Нет, достойнейший. Я уже убедился, что путь очень долог и тяжёл. Всякое царство будет сражаться со мной, как Пиллия, и я источу свои силы. К тому же, верно, боги воспротивятся моему возвращению. Не зря же я был изгнан. Киццувадна – моя добыча. Я останусь там. Если же вы пожелаете вернуть трон своему союзнику – сражайтесь, – царь улыбнулся, – можем прямо сейчас начать.
Хуцция непроизвольно бросил взгляд на воинство макандуша.
– Боги не унизили бы Пиллию, будь он прав, – сказал наследник после недолгой паузы, – а нам, стало быть, нет нужды воевать. Раз все выяснилось, уведёшь ли ты своё войско теперь? Если желаешь получить Талзу, то должен огорчить тебя, я не знаю, где он.
– Пусть бежит, я не буду более преследовать его. Я уведу войско прочь. Но есть ещё кое-что.... Я не делал вам зла, хатти. Мои воины не чинили насилия в вашей земле. Боги свидетели тому. Вы же первые напали на меня, убили моих воинов. Я хочу получить возмещение.
– Справедливо, – кивнул Хуцция, чуть помедлив, – наш закон гласит, что за каждого убитого ты можешь получить четырёх человек.
Александр усмехнулся.
– Я пленил гораздо больше ваших воинов.
– Пленил? – поднял бровь Хуцция.
– Вероятно, он говорит о людях Тиватапары, – тихо сказал Муваталли.
– Ты ведёшь речь о воинах, что вступили в бой с тобою вчера? – спросил наследник.
– Не только о них, – ответил царь, – сейчас, когда мы разговариваем, мои воины вяжут ваших. Тех, что шли в хвосте колонны.
Хуцция скрипнул зубами.
– Это уловка, – процедил Муваталли, – он хочет убедить нас, что мы совершенно не в силах ему противостоять. Вероятно, потребует огромного выкупа.
– Мы и так не можем, – бросил наследник и снова взглянул на Александра, – чего же ты хочешь?
Царь молчал довольно долго, глядя Хуццие прямо в глаза. Тот выдерживал взгляд и титаническим усилием воли сохранял невозмутимость, хотя мысли неслись, словно испуганные зайцы.
– Я не желаю вашего унижения, – наконец сказал Александр, – поставим здесь, посреди поля, шатёр и проведём переговоры, не как враги.
Он сразу увидел, что предложение понравилось. Хетты всегда предпочитали дипломатию войне.
– Да будет так, – ответил Хуцция.
Большой шатёр из дорогой, окрашенной пурпуром ткани (царь стремился произвести впечатление) македоняне поставили довольно быстро. Внутрь внесли большой раскладной походный стол и несколько кресел. У входа замерла стража – четверо хеттов и столько же царских щитоносцев во главе с Клитом. Внутрь прошли Хуцция и Муваталли, Александр, Эвмен, который запасся папирусами и письменными принадлежностями, хуррит-переводчик и поверенный Эвмена, известный, как Дракон. Обсуждать предстояло серьёзные вещи, но опять с двойным переводом, что, конечно, не радовало, но было неизбежно. Хуррит изучал эллинский язык уже почти год, но ещё не мог похвастаться тем, что овладел им в совершенстве. Довольно часто обращался к Дракону на финикийском, чтобы тот объяснил что-то непонятное в речи царя.
Эвмен своего поверенного Драконом больше не называл. Незадолго до отправки первого посольства в Египет, царский секретарь, заинтригованный познаниями своего раба в истории, расспросил его и, тот, впервые за двенадцать лет произнёс своё настоящее имя – Итту-Бел. Эвмену не удалось добиться от Дракона откровенности в той мере, на которую он рассчитывал. Итту-Бел рассказал, что попал в рабство, когда персы жестоко подавили восстание его родного Сидона. Жители города сражались отважно, но были побеждены из-за предательства своего царя Теннеса, который поверил обещанию Артаксеркса Оха сохранить ему жизнь. Слова Ох не сдержал. Теннеса персы казнили, и вместе с ним перебили сорок тысяч сидонян, остальных обратив в рабство.