Неугомонная
Шрифт:
— Ах, Руфь, — сказал он, увидев меня в детской. — Какая честь. Эй, Йохен, как поживаешь, мужик?
Йохен посмотрел по сторонам.
— Со мной все в порядке, спасибо.
— У меня есть друг, — продолжил Людгер, обращаясь ко мне. — Девушка из Германии. Не подружка, — добавил он быстро. — Она говорит, что хочет приехать в Оксфорд, и я хотел спросить, нельзя ли ей будет пожить здесь два-три дня.
— Но ведь у нас нет свободной комнаты.
— Она может спать со мной. То есть — в моей комнате. Спальный мешок на пол — и никаких проблем.
— Мне нужно спросить у господина Скотта, — сымпровизировала я. — У меня в договоре есть на этот счет
— Что? — недоверчиво спросил Людгер. — Разве ты здесь не у себя дома?
— Я снимаю жилье. Погоди, сейчас спрошу у хозяина.
Господин Скотт иногда работал в субботу по утрам, и я видела, что его машина стояла рядом с домом. Я спустилась в зубоврачебный кабинет и застала хозяина за столом в приемной. Он разговаривал с Крисси, медсестрой из Новой Зеландии.
— Привет, привет, привет! — шумно приветствовал меня господин Скотт. За толстыми линзами очков в золотой оправе глаза его выглядели огромными. — Как там юный Йохен?
— Хорошо, спасибо. Я хотела узнать, господин Скотт, будете ли вы возражать, если я выставлю кое-какую садовую мебель в конец сада? Стол, стулья, зонт?
— А с чего бы мне возражать?
— Не знаю — может, это будет портить вид из вашей операционной или что-нибудь еще.
— А как это может испортить вид? Выставляйте на здоровье.
— Ну вот и хорошо. Спасибо большое.
В феврале 1942 года господин Скотт, тогда молодой военный врач, прибыл в сингапурский порт. Четыре дня спустя британцы капитулировали, и он провел следующие три с половиной года в плену у японцев. После этого, говорил мне господин Скотт, — откровенно и без всякой горечи — он принял решение: впредь никогда и ни из-за чего в этой жизни переживать не будет.
Людгер ждал на верхней площадке лестницы.
— Ну?
— Извини, — сказала я. — Но господин Скотт не разрешил. Разрешено принимать только одного гостя.
Людгер посмотрел на меня скептически.
— Вот как?
Я выдержала его взгляд.
— Да, так. Имей в виду, тебе повезло, что хозяин позволил тебе пробыть здесь так долго, — воодушевленно солгала я. — И я не собираюсь рисковать, мне бы не хотелось, чтобы нас выгнали с квартиры.
— Что это за дерьмовая страна? — риторически спросил он. — Страна, где владелец помещения может указывать тебе, кому жить в доме, который ты снял.
— Ну, если не нравится, можешь уматывать, — сказала я бодро. — Йохен, ты готов? Поехали к бабушке.
Мы вдвоем с матерью сидели на задней террасе коттеджа, смотрели на выцветший луг на фоне темно-зеленого массива Ведьмина леса, пили домашний лимонад и наблюдали за Йохеном. Малыш носился по саду с сачком, тщетно пытаясь поймать бабочку.
— Ты была права, Ромер действительно оказался лордом. И богат, насколько я могу судить.
Два визита в библиотеку Бодли дали мне чуть больше информации, чем несколько фактов, которые сообщил Бобби Йорк. Перечисляя события жизни Ромера и читая свои записи, я неотрывно наблюдала за выражением лица моей матери.
— Он родился седьмого марта тысяча восемьсот девяносто девятого года. Сын Джеральда Артура Ромера (отец умер в тысяча девятьсот восемнадцатом году). Старший брат, Шолто, погиб в битве при Сомме в тысяча девятьсот шестнадцатом году. Ромер учился в малоизвестной частной школе под называнием «Фрамингам Холл», где его отец преподавал античную культуру. Во время Первой мировой войны он дослужился до капитана в Йоркширском полку легкой пехоты Ее Королевского Величества и был награжден орденом «Военный крест» в тысяча девятьсот восемнадцатом году. После войны возвратился в Оксфорд, в колледж Святого Иоанна, где с отличием защитил диплом историка в тысяча девятьсот двадцать третьем году. Потом два года в Сорбонне: тысяча девятьсот двадцать четвертый — двадцать пятый. Затем работа в Министерстве иностранных дел — с тысяча девятьсот двадцать шестого по тридцать пятый. — Я сделала паузу. — Потом ничего не известно, кроме того, что Ромер был награжден орденом Croix de Guerre — бельгийским Военным крестом — в тысяча девятьсот сорок пятом году.
— Добрая старая Бельгия, — сказала мать уныло.
Я рассказала ей, что издательство было создано в 1946 году. Вначале оно занималось лишь научными журналами, где публиковались материалы в основном из германских источников. Университетские издания Германии тогда буквально дышали на ладан. Поэтому германские академики и ученые с энтузиазмом приветствовали журналы Ромера. На гребне этого успеха он принялся за разработку справочников, сухо академичных по характеру и дорогих. Справочники продавались в основном в научные библиотеки по всему миру Вскоре бизнес Ромера — «Ромер, Радклифф Лимитед» — несмотря на узкую специализацию, занял свое место на рынке, и в 1963 году его компанию купила голландская издательская группа. Сделка принесла Ромеру лично около трех миллионов фунтов стерлингов. Я упомянула о его женитьбе в 1949 году на некой Мириам Хилтон (умерла в 1972 году) и о двух его детях — сыне и дочери — однако мама и глазом не моргнула. Еще у Ромера были дом в Лондоне (в Найтсбридже — все, что я смогла о нем узнать) и вилла в Антибе. Деятельность компании «Ромер, Радклифф Лимитед» прослеживалась и после ее продажи (Ромер вошел в совет директоров голландского конгломерата). Он также стал консультантом и директором различных компаний в издательской и газетной отраслях. В пэры он был произведен правительством Черчилля в 1953 году, «за заслуги в издательской деятельности».
Тут моя мать сардонически хмыкнула:
— То есть за заслуги в шпионской деятельности. Они всегда долго раскачиваются.
— Это все, что мне удалось накопать, — сказала я. — Совсем немного. Он представляется сейчас лордом Мэнсфилдом. Поэтому на поиски потребовалось какое-то время.
— Его второе имя — Мэнсфилд. Лукас Мэнсфилд Ромер — я и забыла об этом. А фотографии есть? Могу поспорить, что нет.
Но я нашла одну сравнительно недавнюю фотографию в «Тэтлере». Ромер на ней стоит рядом со своим сыном, Себастьяном, на вечере в честь его совершеннолетия. Как будто чувствуя, что его снимают, Ромер успел закрыть рукой рот и подбородок. Вообще-то не особенно похож на пэра: худощавое лицо, смокинг и галстук. На голове приличная лысина. Я заранее сделала копию фотографии и теперь подала ее матери.
Она посмотрела на фото без особого интереса.
— Думаю, что я и сейчас узнала бы его. Боже мой, а куда делись его волосы?!
— А еще, если не ошибаюсь, в Национальной портретной галерее висит его портрет, работы Дэвида Бомберга.
— А давно этот портрет написан?
— В тридцать шестом году.
— Вот это стоит посмотреть. Ты, возможно, сможешь представить себе, каким Ромер был, когда я его встретила. — Мама щелкнула по копии ногтем. — А не этого старикана.
— Почему ты хочешь разыскать его, Сэл? После стольких лет? — спросила я как можно деликатней.