Неугомонный
Шрифт:
Сразу после разговора с матерью Ханс позвонил Линде, а через нее и Валландер узнал о событиях этого утра. Он как раз пробовал научить Юсси стоять смирно, когда ему чистят лапы. Знакомый кинолог из Скурупа проинструктировал его, как надо действовать. И когда Валландер уже почти разуверился, что Юсси вообще способен приобрести какие-либо новые навыки, зазвонил телефон. Линда рассказала про встревоженную свекровь и спросила совета.
— Ты сама служишь в полиции, — ответил Валландер. — Знаешь, как положено поступать. Надо ждать. Большинство людей возвращается.
— Он многие годы не нарушал свой распорядок. Я понимаю, почему Луиза обеспокоена. Она не истеричка.
—
Валландер не сомневался, что Хокан фон Энке вскоре опять войдет в свой дом и вполне логично объяснит свое отсутствие. Сам он испытывал больше любопытство, чем беспокойство, и прикидывал, каково будет объяснение. Но Хокан фон Энке не вернулся ни этим вечером, ни следующим. Поздно вечером 11 апреля Луиза заявила в полицию об исчезновении мужа. Затем она на патрульной машине проехала по лабиринту аллей в Лилльянсскугене, однако и на сей раз безрезультатно. На другой день из Копенгагена приехал ее сын. Вот тогда-то Валландер начал осознавать: по-видимому, все ж таки что-то случилось.
Когда фон Энке пропал, Валландер еще не вернулся к работе. Внутреннее расследование затянулось. Вдобавок в начале февраля он, поскользнувшись на заледеневшей дорожке перед домом, неловко упал и сломал левое запястье. И не просто поскользнулся, а споткнулся о поводок Юсси, потому что собака до сих пор рвалась с поводка и не желала идти с нужной стороны. Запястье загипсовали, Валландера отправили на больничный. В эту пору он был крайне вспыльчив, то и дело выходил из терпения, злился на себя, на Юсси, а особенно на Линду. Поэтому Линда избегала встречаться с ним чаще, нежели необходимо. Она считала, что он все больше и больше походит на своего отца — угрюмый, раздражительный, нетерпеливый. Нехотя он признал, что она права. Ему не хотелось становиться таким, как отец, — все что угодно, только не это. Только не озлобленный старик, который повторял сам себя что в своих картинах, что во взглядах на мир, все менее ему понятный. Валландер ходил по дому, как пойманный медведь по клетке, который более не в силах противиться сознанию, что ему шестьдесят и что он неотвратимо идет навстречу старости. Он может прожить еще и десять, и двадцать лет, но лишь чувствуя, как вокруг сгущается старость. Молодость — отдаленное воспоминание, средний возраст миновал. Он стоял за кулисой, готовый выйти на сцену и начать третий, и последний, акт, где все получит объяснение, будут названы герои, а негодяи умрут. Он изо всех сил сопротивлялся трагической роли. Хотел уйти со сцены смеясь.
Наибольшую тревогу у Валландера вызывала забывчивость. Он писал себе записки, когда ездил за покупками в Симрисхамн или в Истад, но, стоя в магазине, обнаруживал, что забыл записку дома. Да и писал ли ее вообще? Он не помнил. Однажды, когда сильнее обычного обеспокоился прогрессирующим ухудшением памяти, он записался на прием к мальмёской докторше, которая анонсировала свои услуги как специалист по «проблемам старения». Гипс тогда еще не сняли, вдобавок Валландер здорово простыл. Врач — ее звали Маргарета Бенгтссон — принимала в старинном доме в центре Мальмё. Валландер оценил ее критически: слишком уж молода, чтобы хоть немного понимать тяготы старения. И с порога едва не повернул обратно. Но все же вежливо вошел, сел в черное кожаное кресло и рассказал о своей скверной памяти.
— У меня альцгеймер? — спросил он в конце разговора.
Маргарета Бенгтссон улыбнулась, не снисходительно, а совершенно естественно и дружелюбно:
— Нет. Не думаю. Но, разумеется, никто не знает, что ждет за ближайшим углом.
За ближайшим углом… — думал Валландер, когда на ледяном ветру шел к машине, припаркованной как раз за углом. За стеклоочистителем он нашел квитанцию — штраф за неправильную парковку. Швырнул бумажку в машину, даже не взглянув на сумму, и поехал домой.
Возле дома стояла машина, вроде бы незнакомая. Только выбравшись из-за руля, Валландер увидел у собачьей загородки Мартинссона, который, просунув руку сквозь решетку, трепал Юсси по голове.
— Я как раз собирался уезжать, — сказал Мартинссон. — Оставил тебе записку на двери.
— Тебя послали?
— Нет, я по собственной инициативе, хотел узнать, как твои дела.
Они вошли в дом. Мартинссон скользнул взглядом по корешкам валландеровской библиотеки, которая с годами весьма разрослась. Оба устроились за кухонным столом выпить кофе. Валландер словом не обмолвился про поездку в Мальмё и визит к врачу. Мартинссон кивнул на его загипсованную руку.
— На следующей неделе сниму гипс, — сказал Валландер. — Что слышно?
— Насчет руки?
— Насчет меня. И оружия в кабаке.
— Леннарт Маттсон — человек необычайно молчаливый. Я понятия не имею, что происходит. Но ты должен знать: мы тебя поддерживаем.
— Неправда. Ты — да. Но кто-то ведь проболтался. Многие в Управлении меня недолюбливают.
Мартинссон пожал плечами.
— Такова жизнь. Ничего не поделаешь. Кто любит меня?
Разговор шел обо всем и ни о чем. Валландер подумал, что из тех, с кем он начинал когда-то работать в Истаде, теперь остался один Мартинссон.
Мартинссон выглядел подавленным. Валландер спросил, не заболел ли он.
— Нет, не заболел, — ответил Мартинссон. — Просто думаю, пришла пора. Кончилось мое время в полиции.
— Ты что, тоже забыл оружие в кабаке?
— Больше не могу.
К огромному удивлению Валландера, Мартинссон вдруг заплакал. Словно беспомощный ребенок, сидел с чашкой в руках, а по щекам катились слезы. Валландер не знал, что делать. Конечно, за годы службы он не раз видел Мартинссона в угнетенном настроении, но тот никогда не падал духом так, как сейчас. И решил переждать. Только когда зазвонил телефон, пошел и выдернул шнур из розетки.
Мартинссон взял себя в руки, утер слезы.
— Вот видишь, что со мной творится. Извини.
— За что? Человек, способный заплакать в присутствии другого, проявляет, по-моему, большое мужество. Какого мне самому, увы, недостает.
Мартинссон рассказал, что чувствует себя этаким странником в пустыне и это ощущение растет. Как полицейский он все больше сомневается в своих задачах. Не то чтобы недоволен собственной работой, нет, недовольство вызывает роль полиции в нынешней Швеции. Дистанция между ожиданиями граждан и деятельностью полиции, кажется, постоянно увеличивается. И он подошел к пределу, когда каждая ночь — бессонное ожидание дня, о котором ему известно только то, что он будет мучительным.
— Летом уйду, — сказал он. — В Мальмё есть одна фирма, с которой я имел контакт. Они консультируют по вопросам безопасности мелких предприятий и частной недвижимости. Готовы взять меня на работу. Вдобавок и жалованье куда выше, чем у меня сейчас.
Валландер вспомнил, как лет пятнадцать назад Мартинссон тоже собирался уйти. Тогда он сумел переубедить его. На сей раз уговаривать невозможно. Собственная жизненная ситуация Валландера тоже не такова, чтобы обольщаться насчет своего будущего в полиции. Хотя консультанта по вопросам безопасности из него нипочем не выйдет.