Неуклюжи
Шрифт:
А Влад – вот он, лежит на диване, страдает от жары и жужжания жирной мухи, упорно бренчит на гитаре. Тоже думает: был бы отец, и всё бы иначе обернулось.
Зоя вечно была "где-то там". Моталась по экспедициям, Кирой особо не интересовалась. Узнав, что стала бабушкой, хмыкнула, протянула в телефонную трубку: – Нууууу, поздравляаааю…
И сразу почему-то не стало телефонной связи. Что поделать? Техника несовершенна.
Очень уж ей не нравилась Ириша. Что за кислая мадемуазель? Дома грязь, тряпку лень в руки взять, глаза красные…Зачем Владу нужно было тащить к себе в квартиру первую встречную из
Дела выросшего сына Зою интересовали мало: он не древнегреческая ваза, сам проживёт как-нибудь. Присылала немного денег, да и ладно. Не маленький. Возвращаясь из экспедиций, Зоя привозила огромные чемоданы вещей и закопчённых черепков. Раздавала подарки равнодушно – швыряла в угол пакеты и, зажав сигарету в зубах, цедила:
– Я вам там кое-что привезла…Посмотрите.
– Спасибо большое, – с трудом выдавливала Ириша, чувствуя себя замарашкой и нежеланной гостьей, которую терпят и одаривают из милости. Затевать скандал было глупо, но смотреть совершенно не хотелось. Ире не нужны были подарки – она жаждала любви и признания членом семьи. Хотелось быть настоящей женой, раз уж ничего другого в жизни не получилось. Одежда со временем сносилась, игрушки отжили свой век, но черепки никто не выкидывал: из них получались отличные пепельницы и подставки для канцелярских принадлежностей; позже Кира сделала маленький древний осколок своим талисманом и крепко сжимала в руке, распеваясь перед ответственными концертами.
Глава 4.
Портрет Влада
Голова у Влада варила, новые песни сочинялись быстро и легко. Непонятно было, чем следует заняться в первую очередь – сделать бизнес или сразу добиваться всемирной славы.
Влад лежал на диване, бренчал на гитаре и немного думал о деньгах. Казалось несправедливым, что ему – очевидно же, гению – надо идти работать. Должен быть какой-то способ быстро разбогатеть.
Ничего путного не придумывалось, а песни всё писались да писались – как черти из табакерки лезли, пальцы не отлипали от струн.
Как-то раз деньги, присланные матерью Зоей из неведомых древних поселений, закончились, и даже сигарет не осталось. Пришлось вставать с дивана и брести петь в переход. Песни были хорошие, но слишком уж заумные для случайно застрявших в переходе зевак. Народ хотел "Восьмиклассницу". Не дождавшись, слушатели уходили по своим делам, откупаясь мелкой монеткой.
Деньги кидали не очень обильно, но на пачку риса, сигареты и пиво обычно хватило. Влад шёл домой окрылённый: заработал первые деньги искусством! То ли ещё будет – погодите немного.
Дело затянуло. Любое другое начинание требовало энергии, а сил не было. Так и потекла жизнь – горы объедков на кухне, грязная и ржавая ванная.
Появились первые поклонники: на вечерние концерты в переходе зачастили девушки. Одна из них, студентка Мухинского училища, как-то набросала портрет Влада с гитарой и тут же подарила ему.
Набросок прижился в доме, втиснулся в рамку, притягивал взгляды. Ирина, дочь художника, рисовать совсем не умела, на портрет всегда смотрела с ревностью.
– Влад, давай уберём эту мазню? – говорила она время от времени, – мне не нравится, да и не похож ты на это чучело уродское.
– Сама ты чучело, – отвечал Влад, – оставь портрет в покое, иди вон посуду вымой, раз уж всё равно тут живёшь.
Девушка плакала, начинала собирать вещи, но это занятие требовало энергии. Сил на решительный рывок не было, да и не хотелось, если честно, уходить от Влада. Ира знала, что назад он не позовёт, забудет через день-два. Привезёт из подземного перехода новую вчерашнюю выпускницу. Ира оставалась, делала вид, что ничего не произошло, и шла к холодильнику за очередной банкой пива.
Глава 5.
Фёдор, рыбки и мандолина
Зинаида устала. Плакалась соседкам на лавочке:
– Я всю жизнь пахала, как лошадь, деток тянула! А они…
Соседки с сочувствием кивали.
Кроме деток она несколько лет тянула мужа-инвалида, но об этом никогда не упоминала. Отец был в семье на недосягаемом пьедестале – художник! Лишённой яркой творческой жилки Зинаиде он казался небожителем.
Познакомился небожитель с Зинаидой очень просто, как и положено талантливому человеку: в психушке. Зина подрабатывала там санитаркой по вечерам, мыла полы, поднимая в одиночку сына-подростка. Днем она проводила обзорные экскурсии по городу, но денег на жизнь катастрофически не хватало.
Шизофреник Фёдор был щедр душою, как ребёнок радовался любому доброму слову. Таких блаженных легко купить лаской и тарелкой борща.
Будущий отец Ириши умел всё: виртуозно играл на любых, даже самых редких и диковинных музыкальных инструментах, писал рассказы и повести и – что удивительно – изредка печатался. Превосходно рисовал.
Мог за неделю срубить избу из неотёсанных бревен, знал, как прокормить себя дикорастущими травами и грибами в глухой тайге. Не способен он йбыл лишь заботиться о себе в человеческом обществе: ничего никогда не зарабатывал, жил со старенькой матерью на пенсию по инвалидности.
Зина всю жизнь тянулась к прекрасному – ходила на концерты, много читала и даже посещала кружок для начинающих писателей. В кружке сидела тихо, молчала, на общие обсуждения свои опусы не выносила, с восхищением слушая сочинения одарённых авторов.
Как-то раз Фёдор, маясь в унылой вонючей палате от безделья, подозвал к себе симпатичную санитарку:
– Зиночка, дорогая, нет ли у тебя старых ненужных капельниц?
– Найду, Федя, если вам очень надо, – серьёзно ответила Зина,
Больные учили друг друга делать из пластикового мусора различные поделки – Фёдор стал изготавливать рыбок с длинными хвостами.
Слово за слово – начали общаться, делиться мыслями и рассказывать о жизни. Зина была доброй и неглупой, Федор ей нравился. А что псих – так гении же все слегка того, это известно.
Рыбки, изготовленные тогда в больнице, висели над Иришиной колыбелью, а позже перекочевали и к Кире. Талантливый человек всегда найдёт, из чего изготовить красоту для грядущих поколений.
Выйдя из больницы, истощённый Фёдор отправился не к старой матери, а прямиком в трехкомнатную квартиру санитарки. Расположился в маленькой комнате со своими холстами и красками, рисовал, играл на треснувшей мандолине, найденной на помойке, пел песни собственного сочинения. Песни свои – все до единой – посвящал любимой женщине Зинаиде.