Неукротимый, как море
Шрифт:
Саманта замолчала, а когда заговорила вновь, голос ее прозвучал много тише. В манерах появилась подростковая застенчивость и скованность.
— Просто… я подумала… Мы не успели попрощаться…
— Мне казалось, что так будет лучше.
Саманта посмотрела прямо в его глаза, в зрачках вспыхнули зеленые искры.
— Почему? — требовательно спросила она, но у Ника не было ответа.
— Не знаю… Наверное, не хотел, чтобы…
Ну как это ей сказать?! Как объяснить, не превращая разговор в сцену, от которой больно и неловко станет им обоим?
Над головами проснулся аэропортовый динамик:
Время, время уходит! В голове девушки вдруг всплыла дурацкая фраза: «Я Саманта! Увези меня!» Она чуть было не хихикнула, как школьница, но вовремя спохватилась.
— Николас, завтра вы будете в Лондоне… В разгар зимы…
— А! Вот действительно отрезвляющая мысль, — согласно кивнул он и впервые за все время улыбнулся. От этой улыбки у нее сжалось сердце и внезапно подкосились колени.
— А я завтра — или в крайнем случае послезавтра — буду ловить длинную волну на мысе Сент-Френсис, — сказала Саманта.
Да, в те волшебные ночи они говорили и об этом. Он поведал историю, как впервые познакомился с серфингом на пляже Вайкики задолго до превращения этого спорта в писк моды. Любовь к серфингу, так же как и любовь к морю, разделяли они оба.
— Надеюсь, волна вас не разочарует, — сказал он. От мыса Сент-Френсис до Кейптауна триста пятьдесят миль к северу; простенький пляж на великолепном побережье, протяженностью шесть тысяч миль. Он такой один на весь мир. Молодежь и люди постарше, но с юношеской бодростью в сердце, прибывают сюда чуть ли не как религиозные паломники, чтобы прокатиться на знаменитой длинной волне. Такого не найти ни на Гавайях, ни в Калифорнии, ни на Таити, ни в Квинсленде…
Очередь на посадку укорачивалась с каждой секундой. Ник нагнулся было за саквояжем, однако девушка положила ему руку на плечо, и шкипер замер.
Впервые за все их знакомство она коснулась его преднамеренно. По всему телу пробежала электрическая волна, оставляя за собой зыбь, как на поверхности спокойного озера. Вся страсть и эмоции, от которых он сознательно отказывался последнее время, вдруг обрушились лавиной, да еще стократ сильнее из-за того, что им не давали выхода. Он желал эту девушку до боли.
— Поедем со мной, — прошептала Саманта. Ник не смог выговорить ни слова. Он смотрел и смотрел на Саманту, а наземный персонал аэропорта уже рыскал раздраженными взглядами кругом в поисках пропавшего пассажира.
Девушке хотелось убедить его, поэтому она напористо потрясла его за руку, удивившись при этом жесткости мускулов под своими пальцами.
— Николас, я очень этого хочу, — начала было она, но язык сделал фрейдистскую оговорку, и у Саманты вылетело «тебя хочу». «Ой, Господи, — пронеслось у нее в голове, — еще подумает, что я из этих, распущенных…» Спохватившись, она зачастила: — Нет, правда, я бы очень этого хотела.
Кровь тут же бросилась ей в лицо, и на фоне загорелой кожи веснушки высыпали золотой пудрой.
— Чего именно? — спросил он улыбаясь.
— Некогда спорить! — Саманта топнула ногой, разыгрывая нетерпение, чтобы спрятать за ним растерянность, после чего добавила, сама не зная зачем: — Черт бы тебя побрал!
— Кто
— Пассажир Берг. Просим немедленно пройти на посадку. Пассажир Берг… — заклинал динамик.
— Зовут… — пробормотал Ник.
— Совсем обленились. Нет чтобы пойти поискать, — сказала она, не отрываясь от его губ.
Солнечный свет был точно создан для Саманты. Она носила его, будто специально сотканную для нее вуаль: в волосах, где он сверкал брызгами драгоценных камней; на лице и на теле, где он сиял всеми оттенками зрелого меда и полированного янтаря; в золотых веснушках на носу и щеках…
Девушка с удивительной грацией скользила по белому песку, смело покачивая бедрами, прикрытыми тонкой полоской зеленого бикини.
Дремлющей кошечкой она растягивалась под солнечными лучами, подставляя им лицо и обнаженный живот, так что Нику порой казалось, что, если приложить ладонь к ее горлу, пальцы ощутят довольное урчание.
Саманта неслась в солнечном свете, легкая, как чайка в полете, оставляя следы в мокром песке на краю волны… И Ник мчался рядом, не испытывая усталости, милю за милей, вдвоем в громадном мире из зеленой воды, солнца и высокого, бледного от зноя неба. Пляж загибался полумесяцем в обе стороны насколько хватало глаз, гладкий и белый — как антарктический снег, лишенный следов присутствия человека, не говоря уже о шрамах, оставленных его мелочной возней… Саманта и Ник бежали, взявшись за руки, и смеялись, залитые солнечным светом…
В далеком и укромном уголке они нашли глубокую каменистую чашу с прозрачнейшей водой. Солнечные зайчики запрыгали по девичьему телу, беззвучно взрываясь отражениями гигантского бриллианта, когда Саманта отбросила в сторону две зеленые половинки бикини, распустила тугую толстую косу и, ступив в пруд, обернулась и взглянула на Ника. Ее волосы чуть ли не достигали поясницы, завиваясь пружинистыми локонами от соли и ветра. Сквозь эту плотную накидку проглядывала грудь, которой еще не касалось солнце, а потому она была сочной, как крем, с розоватыми сосками. Грудь столь пышная и зрелая, что Ник даже задался вопросом, отчего в этой девушке он некогда видел ребенка? Грудь упруго колыхалась, подпрыгивая при каждом движении; Саманта распрямила плечи и беззастенчиво рассмеялась в лицо спутника, заметив, куда устремлен его взгляд.
Она повернулась к воде — ее ягодицы были белыми, с розоватым оттенком, как у глубоководной жемчужины, круглыми, упругими и выпуклыми. Девушка нагнулась, собираясь нырнуть, и крошечный завиток медно-золотистых волос застенчиво выглянул на миг из треугольника, где сходились ее гладкие загорелые бедра.
В прохладной воде тело ее было теплым, как свежеиспеченный хлеб — тепло и прохлада сливались вместе, — а когда Ник сказал ей об этом, она обвила его шею руками.
— Я — Саманта-пирожок, съешь меня! — рассмеялась девушка, стряхивая с ресниц капельки воды, переливавшиеся на солнце алмазной крошкой.