Неуловимая Констанция Данлап
Шрифт:
— Хлоя, что происходит?
— Господи боже, миссис Белла… Он вломился сюда силой! — выпалила служанка, когда дверь распахнулась настежь.
Хэлси вскочил и, спотыкаясь, попятился.
— Детектив! — воскликнул он.
— О, что я наделала! — возопила миссис Нобл. — Мой муж никогда меня не простит, если все выплывет наружу!
Белла была спокойна, как хороший игрок, имеющий на руках королевский флеш.
— Наконец-то я вас поймал, — прошипел Драммонд. — И вас тоже, миссис Данлап. Ватсон, я тут слышал кое-что насчет акций. Дайте-ка мне на них взглянуть. Думаю, они заинтересуют международную страховую ассоциацию, как и компанию «Экспорт и производство».
Констанция
— Не спешите! — закричал Драммонд. — Вам не сбежать! Вход в пансион охраняют. Вам не уйти отсюда!
Констанция исчезла, но мгновение спустя появилась из темноты своей комнаты, неся в руках ящик из дуба.
Никто не проронил ни слова; все удивленно смотрели, как она ставит свою ношу на карточный стол. Констанция осторожно откинула крышку, под которой обнаружились две катушки. Потом подключила к прибору наушники — такие, какие носят телефонисты, повернула выключатель, и провод начал разматываться с одной катушки и наматываться на другую.
И тут из ящика раздался голос, вернее, голоса. Это было жутковато.
«Здравствуйте, это миссис Ле Мар?» — сказал первый голос.
— Что это? — прошептал Хэлси, словно боялся, что его подслушают.
— Телеграфон, — ответила Констанция, на мгновение выключив прибор.
— Телеграфон? Никогда о таком не слышал.
— Это прибор для записи телефонных разговоров. На него можно записать любой голос, какой пожелаете. Изобретение Вальдемара Поульсена, датского Эдисона. В этом приборе используется проволока, и запись получается в результате того, что звуковой сигнал намагничивает носитель. Запись так же долговечна, как и сама проволока, и ее можно уничтожить лишь одним способом — потерев проволоку магнитом. Слушайте.
Констанция снова включила механизм. Кто говорил с Беллой? Констанция не сводила глаз с Драммонда, который неловко шевельнулся.
«Сколько он уже задолжал?» — спросил голос.
Хэлси задохнулся. То был голос Драммонда.
«Двести пятьдесят акций», — ответила Белла.
«Хорошо. Продолжайте его дожимать. Не упустите его. Сегодня ночью я к вам загляну».
«А ваш клиент возместит убытки?» — тревожно спросила Белла.
«Несомненно. Мы заплатим пять тысяч долларов за улики, которые помогут его посадить».
Слушавшие эту запись были ошеломлены. Но Констанция не остановилась на этом. Пропустив несколько незначительных звонков, она снова включила запись.
То был звонок Беллы Ватсону.
«Росс, сегодня звонил тот самый парень, Драммонд».
«Да?»
«Он собирается провернуть все сегодня ночью. Его клиент за все заплатит… Пять тысяч долларов, если они поймают Хэлси с украденными акциями. Что скажешь?»
«Какая ты добренькая, а, Белла?» — отозвался Ватсон.
— Господи! Да вы все сговорились! — воскликнул Хэлси и, пошатнувшись, тяжело упал в кресло. — Я уничтожен. Мне конец!
— Подождите, — перебила Констанция. — Есть еще один звонок. Он может объяснить, почему нынче вечером удача была на моей стороне. Я приготовилась к игре.
«Да, миссис Ле Мар, — раздался из механизма еще один странный голос. — Для мистера Ватсона мы сделаем все, что угодно. Что требуется, колода стрипперов?»
«Да. Тузы помечаются с концов, короли — с боков».
Все нетерпеливо посмотрели на Констанцию.
— Я выяснила, что это звонок от мастера, который изготавливает все необходимое для шулерской игры, — объяснила она, выключив прибор. — Они заказывали у него колоды, помеченные так, чтобы игрок легко мог вытащить нужные карты. Так называемые
Драммонд попытался сделать хорошую мину при плохой игре. С приглушенным проклятьем он снова повернулся к Ватсону:
— Что за вздор! Акции, Ватсон! Где акции, о которых тут говорилось?
Миссис Нобл, забыв обо всех, кроме Хэлси, побледнела. Белла Ле Мар, теребившая в руках свой кошелек из золотой сетки, вдруг испустила изумленный вопль:
— Посмотрите! Они все чистые… Все акции, которые он мне дал!
Драммонд грубо выхватил бумаги у нее из рук.
Там, где полагалось быть подписи, ничего не было! А через всю поверхность листа тянулась четкая надпись «Образец акции», выведенная угловатым женским почерком.
Что все это значило?
Хэлси, удивленный не меньше остальных, машинально повернулся к Констанции.
— Прошлым вечером я рассказала вам не все, — отрывисто заметила она. — Но я с самого начала подозревала, что тут собрались не просто профессиональные игроки. Я всегда внимательно наблюдаю за женщинами, которые мурлычут: «О, моя дорогая!» У таких женщин часто бывают острые коготки. Поэтому я внимательно наблюдала, а сегодня кое-что выяснила… Выяснила, что вы, мистер Драммонд, всего лишь шантажист и используете этих шулеров, чтобы те выполняли за вас грязную работу. Хаддон, они бы выбросили вас, как выжатый лимон, как только у вас закончились бы деньги. Они приняли бы взятку, предложенную Драммондом за акции, — и преспокойно оставили бы вас гнить в тюрьме. Я узнала обо всем этом с помощью телеграфона. Изучив их методы, я узнала многое, но даже я не смогла бы предотвратить ваш проигрыш этим вечером…
Хэлси шевельнулся и настойчиво спросил:
— Но как же насчет акций?
— Акций? — неторопливо ответила Констанция. — А вы когда-нибудь слышали, что написанное хинолином сперва становится голубым, а потом исчезает, тогда как написанное азотнокислым серебром и аммиаком сперва не видно глазу, а несколько часов спустя чернеет? Вы подписали эти акции симпатическими чернилами, они со временем исчезли, а я надписала их теми чернилами, которые вскоре проявились.
Миссис Нобл тихо заплакала. У шулеров все еще остались расписки ее мужа.
Хэлси, увидев ее слезы, мгновенно забыл про свои заботы. Что можно было для нее сделать? Как ее спасти? Не думая больше о себе, он умоляюще взглянул на Констанцию. Та теребила провод телеграфона с таким видом, словно маленький механический детектив мог хранить и другие секреты.
— Драммонд, — многозначительно сказала она, — вы не думаете, что ради вашей репутации детектива вполне можно было бы замять это дело?
Мгновение Драммонд боролся со своим бешенством и, похоже, раздумывал, не уничтожить ли запись его беседы с Беллой Ле Мар. Наконец он угрюмо буркнул: