Неумолимая жизнь Барабанова
Шрифт:
– Попался, – сказала Анюта. – Вы решили, что Швайфель в Праге это и есть настоящий?
– Да, – убитым голосом проговорил Степан.
Ольга подвигала бровями, как, бывало, делала Евгения, склонила голову и сказала, обращаясь к Володьке и Анюте:
– Поздравляю.
До Кнопфа доходило очень долго, а объяснять уже не хотелось никому. Наконец, он всплеснул ладонями и проговорил зыблющимся голосом:
– Батюшки.
Однако тут же лицо его привычно окостенело, голос исполнился сарказма, и он спросил у коленопреклоненного Степана, что бы тот стал делать, окажись пражский
– Лучше не спрашивай, – сказал Степан сокрушенно. – Так будут меня прятать?
Вопрос этот, несмотря на кажущуюся простоту, заключал в себе жестокое нравственное испытание. Отныне урегулированное будущее сулило всем благополучие в лоне совместного бизнеса в Хорне, а открыл нам эти перспективы Степан. Но вот дальнейшая судьба Степана никакого отношения к светлому будущему не имела, так что поглоти сейчас Степана адское пламя, все были бы только рады. У адского пламени была альтернатива – выдать нашего чернокожего Збышеку с Вованом. В этом случае мы выигрывали расположение притаившейся где-то неподалеку орды, и путь наш до самого Хорна был бы обеспечен их таинственным покровительством. Но – что сталось бы тогда со Степаном? Можно, конечно, убедить себя в том, что Вован и Збышек выдадут его властям, а чешские власти, известные своей гуманностью, законопатят Степана в какой-нибудь там Панкрац. Но в моей памяти засел рассказ самого Степана о непослушном хакере, которого разметали по эстонским полям четырьмя «Харлеями». Судя по лицам, эта история пришла сейчас на ум всем. Одним словом, то была бессмысленная, жестокая и безвыигрышная ситуация нравственного выбора.
– Вы скотина, Степан, – сказала Оленька. – Смотрите, сколько нас тут хороших людей, и все мы по вашей милости в один миг можем стать негодяями.
– А вы спрячьте.
– Мать твою! Ребенка бы пожалел.
А деваться, между тем, некуда было. Оказалось, что спрятать Степана можно было только в автобусном тайнике.
Кнопф проник на хозяйскую половину, принес какого-то тряпья, и мы обложили Степана, как микроскоп в посылочном ящике.
– Век не забуду, – сказал Степан сквозь крышку с дырочкам.
И тут же явились Збышек с Вованом.
– Есть сведения, – сказал Вован, что у вас тут кое-кто зашхерился.
А Збышек так тряхнул головой наискось, что чуть она у него не отскочила. Затем Вован поведал, что всю их хакерско-байкерскую орду обложила полиция и ни взад ей, ни вперед. Выяснилось, что освирепевший Петя Лисовский возвел на Степана напраслину, будто он торгует детьми, а кто-то из детей подтвердил эту напраслину многими подробностями. И по сей день уверен я в том, что скверную шутку сыграло с нами Нинино вдохновение.
Власти, тем временем, не желая затевать войну с подозрительным сообществом, предложили им выдать Степана и с Богом идти дальше. Вован со Збышеком хватились, но в прицепе у Степана обнаружили только Катицу. Катица рыдала и просилась домой. Не нашли они и «маетность».
– Выводы, – сказал Збышек. Он раздул щеки, вывернул губы – очень похоже на Степана. – Його – ниц, маетности –
– Какого рожна? – проговорил Володька, бестолково тряся руками. – Нет, какого хрена?
А я подумал, что если Збышек не уберет свою пушку, то гори он синим пламенем этот нравственный выбор. Я сам отведу Збышека с Вованом к чернокожему Степе, и пусть они рвут его на куски. И если уж никак нам без угрызений совести, то все мы готовы скорбеть в далеком Хорне.
Тут Вован вытащил пистолет еще чернее, чем у Збышека, и немедленно на своей половине закричал тревожимый утренним кошмаром пан Дрозд. Незваные гости вздрогнули и дали залп. Гильзы ударили в пол, крик оборвался, и звук падения долетел из-за простреленной двери. Анюта опустилась на пол и, уцепившись за ногу Кнопфа, тряслась.
Мы так и не смогли определить, кто прострелил ляжку пану Дрозду. Чтобы не путать пана, который согласился, что стрелял в него Степан, и готов был держаться этой версии, Степану отдали оба пистолета.
– Мы хотели сдать тебя, – говорил Вован, размахивая изъятым магазином, – но ты стрелял и ушел.
– Я бы тихо уехал. Я бы тихо уехал с ними. – Степан всхлипывал и щеками тряс, сам же не сводил глаз со Збышека, который распотрошил нашу запаску и вытряхивал оттуда упакованную в пластик валюту.
– Вот она, стало быть, маетность, – молвил Кнопф, и Збышек покивал ему дружелюбно. Но тут же оскалился столь страшно, что уж больше этого слова не произносил никто. Тем более, что оба предводителя тут же скрыли всю эту пропасть денег в своих одеждах.
– Мы скажем, что ты убежал, – сказал Вован Степе. – Ты стрелял, все напугались, и ты убежал. Так? – он повернулся к Дрозду и протянул ему несколько зеленых сотенных. Дрозд принял мзду, оцепенел, гаркнул «Натюрлих!» и, не вставая со стула, притопнул здоровой ногой.
Дальше начиналась моя часть плана. Я придумал это и втолковал Вовану и Збышеку, пока они унимали кровь Дрозду и решали – оставить пана в простреленных штанцах или натянуть на него целые. «То так». – сказал Збышек важно, когда понял в чем дело. Вован соображал быстрее.
– Слушай ты, козлина, – сказал он, и Степино лицо от напряжения вытянулось. – Ты деньги наши хотел увести, ты же нас и выручишь. Молчи, пакость! – рявкнул он на шевельнувшегося Степу. – Пока полиция будет за тобой гоняться, ты будешь гоняться за тем паном, – он указал на меня и передал мне пять плотных пачек зеленых денег. – То компенсация твоя. Ты будешь гоняться за паном…
– Так, – согласился Степан. – Только полиция будет гоняться за вами.
– Слухай! Слухай! – проговорил Збышек яростно. – Полиция придет, и протокол нам дадут подписовать. Только в том протоколе про маетность, ктуру ты крал, не будет. – Степан насторожился. – О! Ты уже понял. Про ту маетность мы им в уши скажем. Как они станут за тобой гоняться… – Збышек мечтательно завел глаза, а Вован заржал.
– Нет, – сказал Степан, – лучше вы меня им тут отдайте. Так и так пропадать.