Неуставняк 2
Шрифт:
Меня трясло от возбуждения, виски пульсировали, и силы требовали исхода, но всеобщее замешательство прервал ротный старшина.
– Так, что за дела?! Третья рота, на вечернюю проверку становись!
Недолгое мельтешение в коридоре и рота стоит, ожидая переклички.
– Младший сержант Кучеренко!
– Я, – ответ без напора и рвения.
– Выйти из строя и провести вечернюю проверку.
– Есть.
Взяв журнал проведения вечерней проверки, Кучеренко начинает повзводно зачитывать фамилию каждого. Правда, иногда вместо фамилии он называет имя и отчество.
– Сергей Анатольевич! –
– Присутствует, – зевая, проговаривает тот.
– Когда вы только нас покинете? Сергей Анатольевич!
– Ой, и не говорите, товарищ младший сержант Кучеренко, сам уже заебался видеть ваши десантные рожи. Ох, скорей бы уж!
Кучеренко улыбается, все одобрительно вздыхают и ждут следующей фамилии…
Старшина отошёл в сторону и, не обращая на нас внимания, занял себя разговором с другим старшим прапорщиком, который вместо ответа качал головой, как бы со всем соглашаясь.
– Целуйко! – Кучеренко делает паузу на фамилии вновь прибывшего, чтобы каждый из роты запомнил её носителя.
– Куделин!
На мне пауза была особо длинной.
– Я!
– Головка от хуя, – парировал Кучеренко, – ты, я вижу, хочешь быть заёбан по уставу?
– Могу и по уставу! Вы то хоть его знаете?
– А что, ты один такой умный?
– Похоже, что да!
– Ну-ну, попизди, попизди!
– Не понял вашего приказания, товарищ младший сержант не моего взвода! – Меня попёрло.
Мой отпор – это не отвязность собственной души, а реакция на противостояние всей роты в целом. Пауза, всего лишь пауза для мысли могла сломать меня пополам, но напор, который стал оказывать на меня коллектив, порождал противостояние и неприятие его внутренних устоев.
Достойный ответ любому, возомнившему себя полководцем, сработал моментально. Устав – это в первую очередь субординация, набор определённых правил и стандартных команд. Им можно только вымотать, но заебать?! Ну никак!
Они ведь не знали, что я, почти полгода назад, всю роту посадил за чтение устава, и многие из нас воспользовались им как средством спасения от беспредела.
– …Чалый! – Кучеренко не нашёлся, что сказать и продолжил чтение списка.
Отбой был недолгим.
У меня не было выбора – мне определили место на койке снизу, но я, наплевав на это, разместился на верхнем ярусе посредине ряда.
Глаза уже приняли мрак, усталое тело стало нагревать сырость постели, а мозг, отгородившись от реалий, проваливался в яму небытия…
– Куделин, Саня, Саня Куделин!
Кто-то тряс меня за руку и старался разбудить. Сон не отпускал. Провал был настолько глубоким, что я попробовал проснуться там – во сне, но настойчивость была такой, что пришлось уступить и проснуться здесь.
За руку тряс Чалый, его лицо осветил прожектор, который, отразившись от заоконной местности, прошмыгнул в кубрик и дал каждому предмету тень.
– Чё!
– Хуй через плечо! – подал голос с ближней к проходу кровати недавний проситель моей тельняшки и, не переводя духа, начал монолог: – Вы что думаете, я не был Духом и Слоном? Был! Только в отличие от вас я не жил в модуле, а ковырялся в грязи палаточного городка! Вы даже не представляете, что такое жить зимой в палатке, топить соляркой печь, не спать и следить за ней, чтобы не потухла или, чего хуже, чтобы не наделала пожар! Бля, парни, вам просто повезло, что вас вот так вот встречают! Вас сразу в чистый модуль, на кровати, под чистую простынку! Зимой спишь и встать поссать боишься (чего он боялся, я не уточнил). С-сука, дневальный проспит – утром проснёшься под коркой инея, а нет – так в саже. Единый хрен – всё край получается. Вон, вторая рота и сейчас ещё так живёт, спросите их Слонов, как им там! Я вообще, пацаны, не об этом хочу сказать. Вот завтра я уеду, и вся эта грязь останется у меня позади. Пройдут года, но я всегда буду помнить наше армейское братство. Чтобы ни случилось, мужики, не стучите! Ведь стук, это в первую очередь пятно на твою честь. Ну стуканёте вы, ну отсидит ваш дедушка на губе и выйдет. Дембель, я сам теперь знаю – он ведь неизбежен! Но вот, когда придут ваши духи, и вы захотите ими зарулить, у вас не будет на то морального права. Смотрите, мужики, не ссучивайтесь, эта армия не нами придумана и не нам её упрощать!
Он быстро встал и вышел.
«Блядь, ещё один доброхот с хорошими манерами! – Мысли отогнали сон и стали маять мозг. – Вот тебе ярмо, сам оденешь и подашь телегу к парадному входу».
Чистота дыхания и ни единого поскрипа кроватей подсказывали, что взвод мыслит и не спит. Каждый, невзирая на свой год службы, домысливал сказанное Сергеем Анатольевичем, который через день покинет эту часть, чтобы рассказывать, как он воевал, защищая страну, грудью тараня Афганские горы – пойди и проверь!
Однако решение, принятое не мной, а насаждённое этим днём, уже было во мне, и я заснул раньше других.
– Саня, Саня, Саня, – кто-то опять хотел вернуть меня назад.
– Пошёл ты на хуй! – почти крикнул я. Воистину это истязание, когда тебе не дают заснуть.
– Тихо, ну ты чего?
– Чего?! – Шёпот будившего не пробуждал во мне ничего, кроме отвращения или отторжения.
– Саня, ну что насчёт тельника?
– Какого тельника?
– Ну твоего. На, я вот принёс другой. – Он сунул мне под нос свёрнутый в несколько раз тельник.
– Оставь, завтра. – Я отвернулся и уснул, теперь уже окончательно.
Я помню тот сон. Он был, как сломанная пластинка, которая повторялась, не давая событиям поставить точку, чтобы перелистнуть эту страничку жизни. Но он был более мирным, чем все последующие.
Питекантропы
«Рота, подъём!» – Ничего нового – всё так же.
Ты секунд за десять до этого возгласа уже проснулся и только собираешь воедино мысли, чтобы затем открыть глаза и вскочить.
«Стой!» – очнувшаяся память напомнила, что я на втором ярусе.
– Рота, подъём! – это уже не из коридора, а из проёма открытой в кубрик двери.
Памятуя казус Егоршино, я поднял корпус и замер, ожидая движения нижних тел.
– Алё, наверху, – снизу через матрац кто-то ткнул, – что там? Прицелился что ли? Давай спускайся!
Я спустил ноги вниз, повис и, задержавшись на руках, соскочил на линолеум пола.
Внизу под моей кроватью, вернее, на нижнем ярусе, лежал и улыбался вполне уже оформившийся мужик.