Неутомимые следопыты
Шрифт:
Слоновник был закрыт. Обезьянник тоже. В птичник мы решили не ходить.
— Давай лучше снимать медведя.
Мы перешли на новую территорию.
Медведи, особенно белые, чувствовали себя, как у себя дома, на Северном полюсе. Их нисколько не смущал мороз, холод… Они, видно, радовались, что их не мучает неслыханная жара, к которой они совсем не привыкли. Бурые медведи казались более понурыми. Возможно, оттого, что зимою они привыкли впадать в спячку…
— Жаль, тигра нет, — вздохнул Веревкин. — Был бы мировой кадр. А если бы тебя еще к нему в клетку посадить… — Лешка даже головой покрутил
— Конечно, — поежившись, возразил я. — А сверху надпись: «Шестой класс «А» с прискорбием извещает о безвременной кончине ученика Кулагина Сергея…» И вокруг черная каемка.
— Ты ничего не понимаешь. Бывают же и комбинированные съемки. Можно снять так, будто бы ты вообще взорвался. Или с крыши упал… А на самом деле ты жив и здоров, ничего с тобой не случилось. Так в кино снимают…
С этого воскресенья стали мы с Лешкой Веревкиным друзьями не друзьями, а так, приятелями. Конечно, с Женькой Веревкина даже и сравнивать было нельзя. Женька никогда ничем не хвастался. А Веревкин любил приврать. Но зато у Вострецова не было фотоаппарата, а у Лешки он был. Правда, в среду утром, встретив меня возле школы, Веревкин признался с огорчением, что из его снимков в зоопарке ничего не вышло, потому что пленка оказалась засвеченной. Но тут же он уверил меня, что в следующий раз непременно все получится.
Мы часто стали встречаться с Веревкиным. То он заходил ко мне, то я к нему.
Как-то раз, когда мы с Лешкой собирали из конструктора у него дома модель шагающего экскаватора, почтальон принес заказное письмо.
— Это от дяди Бори! — обрадованно воскликнул Веревкин, совершенно забыв об экскаваторе. — Из Хабаровска. У меня дядя, мамин брат, профессиональный военный, — оживленно рассказывал Лешка, вертя в руках конверт, глядя сквозь него на свет и даже нюхая. — Вот хорошо, если бы он приехал… Он веселый, все время шутит.
Потом Лешка стал рассказывать, что его дядя Боря в Отечественную войну командовал полком.
— Он и в гражданскую еще воевал. Партизаном был на Дальнем Востоке. Помнишь, песня такая есть:
И останутся, как в сказке,
Как манящие огни,
Штурмовые ночи Спасска,
Волочаевские дни.
Конечно, я знал и помнил наизусть эту хорошую песню.
— Вот дядя Боря станцию эту, Волочаевку, брал в гражданскую войну.
Хабаровск… Хабаровск… Мне показалось, что я совсем недавно где-то слышал об этом городе. Кто-то в нем жил из моих знакомых. Но когда и где — никак не мог вспомнить.
Когда я вечером возвращался домой, то почувствовал, как кто-то взял меня за рукав. Вздрогнув, я обернулся. Я думал, это кто-нибудь из Васькиной ватаги. Но увидел улыбающегося Володю, Светланиного брата.
— Что, не узнал? — весело спросил он. — Ну как, зажили боевые раны?
Я не совсем понял, о каких ранах он спрашивает: о тех, которые я получил от Васькиных приятелей или о каких-нибудь еще. А Володя продолжал расспрашивать:
— Ну как, нашли вашу героиню? А к Купрейкину ездили? Я, между прочим, ребятам в институте рассказал про ваши поиски. У нас там тоже любители истории нашлись…
Не знаю почему, но мне вдруг стало как-то неловко признаваться, что мы с Женькой поссорились и если он ищет эту неведомую нам героиню, то уже один, без меня. И я пробормотал что-то не слишком понятное и вразумительное.
— Смотрите, не отказывайтесь от этого дела, — не заметив моего замешательства, продолжал Володя. — Я почему-то убежден, что вы найдете.
«Да, — с унынием подумал я. — Женька, может быть, и найдет, а я… Наверное, ее портрет появится скоро в Историко-революционном музее «Красная Пресня». Вспомнит ли тогда мой бывший друг, что поиски мы начинали вместе. Наверное, вспомнит, но уж, конечно, никому не скажет, что первые дома на Овражной улице мы обходили с ним вдвоем, что вместе мерзли на заснеженной скамеечке, вместе целый день провозились дома у бабушки Ксении, прибирая квартиру за каких-то неведомых нам тимуровцев…»
Стоп! Ксения Феоктистовна! Бабушка Ксения!.. Это она говорила, что приехала в Москву из далекого Хабаровска! Так вот почему мне вспомнилось название этого города!
— Не забудьте свое обещание, — говорил между тем Володя. — Когда отыщете вашу героиню или хоть какие-нибудь известия о ней появятся, непременно зайдите оба и расскажите.
— Зайдем, — кивнул я невесело. — Может, Женя один зайдет, без меня.
— А лучше бы вместе. Дружба теперь у вас еще крепче станет. Уж ты мне поверь. Если вместе делаешь с кем-нибудь хорошее дело, то дружба с этим человеком становится крепче стали.
Он простился со мной и широко зашагал к троллейбусной остановке. Я посмотрел ему вслед и грустно побрел своей дорогой. Невесело и тяжело стало вдруг у меня на душе. «Крепче стали»!.. Нет, что-то не стала она крепче, наша с Женькой дружба. От одного случая вот так враз взяла и рассыпалась.
Удивительная встреча
Видно, Лешка, бегая все время в расстегнутом пальто, успел здорово закалиться. Он не кашлял и не чихал. А вот я, хоть застегивался на все пуговицы, заболел. Я лежал дома, глотал какие-то горькие таблетки, запивая их шипящим нарзаном, смотрел телевизор и даже со скуки пытался рисовать.
Пока я болел, ко мне раза два забегал Лешка. В четверг он примчался, запыхавшись, и объявил, что завтра, в пятницу, навестить меня явится целая делегация от нашего класса, поскольку я уже выздоравливаю и меня можно навещать.
— Это я придумал проведать тебя, — не удержался все-таки, чтобы не похвастать, Веревкин. — Цени, какой я тебе друг!
— А Женька Вострецов? — вырвалось у меня.
— Что Вострецов? A-а, нет, не придет. Ему Комиссар сказал, чтобы он со всеми пошел, а он только головой замотал. А в самом деле, Сережка, из-за чего вы поругались? Такие были друзья и вдруг…
— Так, поссорились и все, — сказал я, сделав вид, будто меня вдруг одолел кашель.
Лешка не соврал. Делегация действительно явилась ко мне часа в четыре. Пришли и Костя Веселовский, и Тамара Гусева, и Борис Кобылин, и весельчак Олежка Островков. Примчался и Лешка Веревкин со своим фотоаппаратом.