Невенчанная жена Владимира Святого
Шрифт:
А Рогнеда не могла заснуть почти до утра, стараясь не плакать и без конца перемалывая происшедшее. Давила обида на всех: на князя, на его киевских жен, даже на оставшихся с отцом маленьких сыновей и на князя Туры, всего раз за целый год появившегося в Изяславле. Одна, все время одна!.. Вместе с тем рождалось желание мести, желание выпестовать, взрастить Изяслава таким, чтобы смог всему миру, тем более Киеву доказать, что он лучший, чтобы князю Владимиру стало безмерно жаль и стыдно за эту ссылку!
Если бы рядом оказался умный человек, которому княгиня могла выплеснуть эту обиду, пожаловаться на одинокую жизнь, то глупостей
Изяслав так навсегда и останется в полоцкой земле, он не будет наказывать невиновных перед ним младших братьев, но кровавой распрей аукнется Руси та посеянная опальной Рогнедой в Изяславле обида одного брата против других. Даже дальние потомки Изяслава будут считать себя Рогволожьими внуками, начисто отрицая свою причастность к роду Рюриковичей и зависимость от Киева.
За червенскими землями пришла очередь ятвягов. Этот воинственный балтский союз не давал покоя не только подвластным теперь Владимиру волынянам, но и дреговичам. Ятвяги не оставляли после своих набегов ничего, начисто опустошая славянские земли. А сами сидели удачно, в укрепленных градах среди заболоченных лесов со множеством искусно устроенных ловушек. Но это было потом, а сначала князь Владимир по пути в земли ятвягов побывал в Турове у князя Туры. Тот не забыл о судьбе Рогнеды и постарался напомнить об опальной жене киевскому правителю.
Владимир после первых же слов скривился, точно кислого кваса испил:
– Это она тебя просила говорить?
Туры отрицательно покачал головой:
– Нет, у самого душа болит о княгине и княжиче. Не забыла тебя Рогнеда, в сердце боль держит…
– Боль, говоришь? – Князь встал, прошелся быстрым шагом по горнице, где вели беседу, остановился перед сидящим по праву старшего возрастом Туры. – А она тебе рассказывала, как меня убить хотела?!
– А ты ее? – прищурил глаза туровский князь.
– Значит, все рассказала, пожаловалась, – усмехнулся Владимир. В сердцах мотнул головой. – Не одна княгиня руку подняла, еще и сыну меч дала! Навсегда ведь врагом станет, коли с малолетства против отца родного оружие поднимает! Как такое простить?
Туры вздохнул:
– Не жаловалась она, я сам все выспросил. Что сыну в руки меч против отца вложила, за то и я ругал. Да только понять ее тоже можно, ведь и ты убить захотел, жизнь свою спасала…
Киевский князь сел, нога нервно стучала об пол, губы вытянулись в узкую щелочку, ноздри раздувались, кулаки сжались. Туры, глядя на него, подумал, что не забыл князь опальную жену, если до сих пор вон как переживает разлад с ней. Произнес чуть назидательно:
– Ты, князь, меня послушай… Я хоть и под тобой хожу, но жизнь прожил долгую, видел в ней больше тебя. В ней, в жизни, всякое бывает, и правда, она ведь тоже разная. И ты прав, что простить нож в руке жены не можешь, но и она права, за родную кровь мстила. Что сына в это втянула, в том виновата, да только Рогнеда уже немало горя претерпела, одна ведь в глухом лесу живет, по тебе тоскует. – Видя, что Владимир собирается возразить, поднял руку, останавливая. – Погоди, князь, выслушай меня. Трудно простить, еще труднее забыть. Не о том прошу, хочу только сказать, что сама Рогнеда на коленях к тебе приползла бы за прощением. Она это скрывает, но я-то видел… И ты ее любишь, любишь, князь, не спорь. А коли любишь, так простишь. Не сейчас, не завтра, но не забывай княгиню.
Владимир долго сидел молча, потом встал, вздохнул:
– Не в моих силах простить. Глаза закрою и маленького Изяслава с мечом в руке вижу…
Туры очень хотел сказать, что увидел бы сначала себя самого с таким же мечом перед Рогнедой, но промолчал. Он уже понял главное – даже эта страшная ссора не выкинула жену из княжьего сердца, а значит, вспомнит, значит, простит. Оставалось только ждать.
Из Турова в Изяславль еще два дня назад умчался гонец. Для чего отправил своего человека князь Туры, ведомо только ему да княгине Рогнеде.
В тот вечер за столом засиделись долго, а потом еще с Туры задержались. Владимир вроде и не расспрашивал нарочно об опальной жене. Но все получалось, что сводил разговор на дела в Изяславле. Туровский князь кивал:
– Верно, что не забываешь, сын у тебя там…
То ли он много медов выпил, то ли еще почему, но у Владимира начала кружиться голова. Заметив это, Туры кликнул слугу:
– Пора почивать, князь, завтра договорим.
Голова не просто кружилась, все очень приятно плыло вокруг, Владимиру почему-то было радостно и горестно одновременно. Будь он внимательней, заметил бы, что сам хозяин не пьет, но следит за тем, чтобы гость опьянел посильнее. Но в Турове не было врагов, и Владимир расслабился.
Ночью ему вдруг приснился удивительный сон. Словно рядом оказалась… Рогнеда! Княгиня прижалась к мужу всем телом, Владимир откликнулся мгновенно. Руки обвили стан горячо любимой женщины, пальцы привычно пробежали по спине, опустились ниже… Прерывистое дыхание князя слилось с таким же женским…
Все, все было ее! Запах волос, трепетное тело, упругая, несмотря на рождение пятерых детей, грудь, жаркие ласки!
– Рогнеда!..
Князь стонал, моля только об одном, чтобы этот сон не прервался вдруг…
Не прервался.
Но едва обессиленный Владимир откинулся на спину, как снова провалился в ночную темноту и забылся до утра.
С первыми рассветными лучами из ворот Турова выехали две лошади. На одной из них сидела женщина в надвинутой на глаза накидке, а на второй крепкий дружинник. Всадники спешили, а потому погнали своих коней почти галопом. Откуда взялись и куда отправились? Но кому какое дело?
Солнце давно в небе, но князь спит. Волчий Хвост недоуменно прислушивался. Нет, все тихо. Сколько же выпил вчера Владимир вместе с Туры, если тот давно на ногах, а гость никак не проснется!