Неверная. Костры Афганистана
Шрифт:
– Так вот, поддерживает. В нынешнем году на его земле не будет маковых посадок, и он пытается убедить присоединиться к нему в этом других землевладельцев и старейшин, но убедить их нелегко.
Хаджи старается выйти на правильный путь, для всеобщего блага и блага Афганистана, но слишком уж много у него противников, Джорджия, – это и фермеры, которые понимают, что их доходы сократятся в результате на две трети, по меньшей мере, и контрабандисты… Иссякание главного источника благополучия может привести к бунтам.
– И что они сделают?
– Что же еще, кроме того, что
– Ты серьезно? – Джорджия дернулась, и я притворился, что не почувствовал этого, – чтобы она не спохватилась и не прогнала меня в постель. Но беспокойство ее я ощутил, и оно передалось моему сердцу.
– Нет… возможно, я несколько преувеличиваю, – успокоил ее Исмераи. – Но у него сейчас нелегкие времена, Джорджия. Ты должна понимать это.
В голосе его прозвучала печаль, однако Джорджия промолчала.
Я решил, что она размышляет над его словами, прежде чем ответить. Но когда – через целых две минуты, наверное, – Джорджия наконец открыла рот, я, усердно притворявшийся спящим, чуть не подскочил.
– Халид просил меня стать его женой, – сказала она.
25
Поверьте, я ничего и ни с кем не собирался обсуждать на самом деле, абсолютно ничего, и за несколько часов даже слова не промолвил – что было сущей пыткой, если учесть, сколько вопросов толпилось с криками у меня в голове, требуя ответа.
Но, как говорится, «дерево неподвижно, пока нет ветра», и к концу следующего утра я понял, что следует, видно, слегка подуть.
– Не хочешь ли ты мне что-нибудь рассказать? – спросил я у Джорджии, сидевшей на переднем сиденье автомобиля.
Поскольку я был весьма сообразительным для своего возраста – и мастером в деле шпионажа, – беседу я завел по-английски, чтобы нас не мог понять Залмаи.
– Что, к примеру? – ответила она вопросом, повернувшись ко мне.
– К примеру… что-нибудь… – скопировал я манеру Джеймса, которой тот пользовался при мне миллион раз, когда хотел не сказать ничего.
– А… что-нибудь, – вернула Джорджия.
– Да… что-нибудь, – отпасовал я.
Джорджия зевнула, откинулась на спинку сиденья и опустила темные очки со лба на глаза.
– Нет, Фавад. Но если вдруг услышишь что-то интересное, разбуди меня, ладно? – что по сути можно было перевести, как «не лезь, осел, не в свои дела».
Я покачал головой.
Иной раз и она умела быть невыносимой.
В Кабуле безумное желание поговорить об услышанном вспыхнуло во мне с новой силой – слова, словно блохи, щекоча крошечными ножками, бегали внутри головы, проползали через нос и скапливались во рту, готовые выпрыгнуть при малейшей возможности. Но поговорить было не с кем!
Конечно, раньше я первым делом бросился бы к Спанди. Он был моим лучшим другом и умел хранить секреты. Что же касалось Джамили, об откровениях с ней и речи быть не могло – во-первых, она уже призналась, что чуточку влюблена в Хаджи Хана, а во-вторых, была девочкой, и значит, доверять ей никак не следовало, особенно в обсуждении таких тем, как чья-то свадьба.
Пир Хедери,
Поэтому я решил попытаться вечером еще раз разговорить Джорджию.
И сделал бы это, если бы меня не опередил доктор Хьюго.
После замечательного ужина, состоявшего из кабульского плова, приготовленного умелыми руками моей матери, я отправился в сад, где сидела, как я знал, Джорджия, читая книгу при меркнущем свете дня, и тут позвонили в звонок, и ворота, открывшись, пропустили к нам во двор доктора.
Даже когда я еще не знал, что Хаджи Хан продолжает вести войну за Джорджию, мне неловко было находиться в компании доктора Хьюго – он был симпатичный, и в том, что он влюблен в Джорджию, сомневаться не приходилось, потому что он глаз не мог оторвать от ее лица, когда они проводили время вместе.
Но «симпатичный» и «влюблен» – не препятствие для любящего афганца, и я догадывался, что единственным настоящим препятствием в деле воссоединения Хаджи Хана и Джорджии была сама Джорджия.
И пусть своим поведением Хаджи Хан убил дитя Джорджии, зато, как мы узнали, он спас недавно целую семью, и это – если посмотреть на соперничество между мужчинами как на игру бузкаши – добавляло ему очков в сравнении с другой командой.
На мой взгляд, доктор Хьюго уже проиграл войну, и, боясь, что мои глаза мгновенно скажут ему об этом, я при виде его всклокоченной головы быстро отступил под укрытие стены.
А потом прокрался вдоль нее в «тайный проход» на задворках дома, который вел в сад.
Там я занял позицию, которую уже много раз занимал прежде, – сел на корточки возле просвета в цветущих розовых кустах, снова даривших миру свою ослепительную красоту.
Когда доктор Хьюго подошел к Джорджии, она отложила книгу, улыбнулась и подняла к нему лицо – предлагая для поцелуя щеку, а не губы. Доктор поколебался, но принял предложенное.
– Спасибо, что пришел, – услышал я голос Джорджии.
– Спасибо, что пришел? Как официально! – ответил доктор Хьюго, пытаясь отшутиться.
– Да, извини… это из-за того, видишь ли, – она вздохнула, – …что нам надо поговорить.
– О, кажется, это не только официально, но и серьезно.
– Да, серьезно. Я, во всяком случае, так считаю, но ты, может быть, думаешь иначе. Не знаю. Честно говоря, не знаю, какие чувства у тебя это вызовет.
– Что ж, давай проверим, – ответил доктор Хьюго, и я услышал в его голосе напряжение.
Доктор взял себе стул и поставил его не рядом с Джорджией, а напротив, отчего встреча их стала выглядеть как рабочее собеседование. И, наблюдая из кустов за смятением доктора Хьюго, я даже слегка проникся к нему жалостью – хотя и рад был, что с его помощью дело наконец сдвинется с места, поскольку в извиняющемся лепете Джорджии до сих пор никакого смысла не было, а я умирал от желания услышать уже что-то стоящее.