Неверный. Свободный роман
Шрифт:
лава 59
Александра
— Что ты здесь делаешь, Мирасов?
— За окнами квартиры наблюдаю. Каждый вечер здесь. Никак не могу решить, с какой стороны зайти.
— Ни с какой.
— У вас прогулка, — замечает в мою сторону, но взгляд прикован к сынишке, катящемуся с горки.
С визгом перевернувшись в снег, Алим снова бежит к лестнице, соскальзывает подошвой, падает. Расул дергается, почти как я, готовая бежать и нянчить бо-бошки
— Он ловкий, — замечает.
— Самый лучший, — отвечаю с гордостью. — Так каким ветром тебя сюда занесло? Пришел предупредить, что завтра меня ждет какая-нибудь вселенская гадость в твоем исполнении? Или что?
— Есть варианты. И я их не отрицаю. Умом не отрицаю. Но как-то херово в душе.
Голос Мирасова непривычно спокойный, но в то же время в нем клокочут эмоции. Такие, что у меня волосы на затылке шевелятся. Говорю себе: это от ужаса, я просто в панике! Но обман не лезет в глотку.
Три дня я себя накручивала, мучилась неизвестностью, и вот теперь мы на расстоянии метра друг от друга, и я чувствую тотальную усталость: за себя бы я так не боялась, но Алим… мое самое слабое место, мое сердечко — все в нем.
— Я не претендую с предъявой. Не с того начал, закипело. Сказал лишнего. Но прошу дать мне видеться с сыном.
Прошу?
Мирасов просит.
От удивления я даже кусочек утки проглотила, не прожевав, вытираю рот и пальцы.
— Тебе дети были не нужны, — напоминаю. — Что изменилось?
— Все. Жизнь иногда ломает хребет. За чертой понимаешь, что важное, что шелуха, а чего в проебанной жизни просто нет.
От его слов у меня на глаза наворачивается что-то. Наверное, от выпитого вина размазывает… Или снежинка в глаз попала. Или просто я уже подмерзла сидеть, поэтому носом в салфетку шмыгаю.
— Насколько?
— Что?
— Насколько тебе нужен сын?
Не отрицаю. Глупости… Так глупо отрицать, когда они сильно похожи…
— На час-два? На день? На неделю поиграться? На две? А потом… Потом себе новую игрушку найдешь, и Алим останется один.
— Не останется. Клянусь, не останется, — Мирасов присаживается поближе. — Послушай!
— Осторожнее!
Но он уже присел задом на пакет с уткой, а она жирненькая, и Расул своим задом угодил прямо в застывший сок с жирком, растекшийся по пакету.
— Блин, я же сказала, что надо осторожнее, чего ты такой неуклюжий?!
— Здесь что?
— Утка, блин. Я ела утку.
— На улице?
— Выкинуть хотела. Жалко стало, поела немного. Что? — нервничаю, столкнувшись взглядом с глазами Мирасова.
Они полны удивления и какого-то смущения. Расул отводит взгляд
— Ничего. Так что насчет сына, Саш?
— Ничего, Мирасов. Ничего насчет сына. Не верю я тебе, понял? С тобой, как на американских горках. Взлет и падение. Больно. Я уже на них каталась и не могу позволить тебе прихотью разбить сердце моему сыну! Тебе сегодня надо, до усрачки, до звездочек, а завтра… завтра пошла на хрен и храни ноги в тепле!
Мирасов скрипит зубами.
— Обвинения… справедливые, — говорит хрипло, голос корежит. — Но сейчас иначе все. И с сыном я так не поступлю.
— Нарисовался, отец-молодец. Когда все самое трудное и сложное позади, когда ночами не спишь, потому что у него зубки, а потом на энергетиках ебашишь работу. Когда не знаешь, от чего, блин, у него живот твердый. Когда тупо не можешь уснуть рядом с ним от страха, что не вывезешь это… Когда руки опускаются от его истерик и хочется по сладкой заднице надавать, а потом, блять, стыдно! Стыдно, что я за мать такая.
В голосе звенят слезы. Делаю паузу, отдышавшись.
В тишине неожиданно громко звучит:
— Полагаю, лучшая.
— Ой не звизди, Мирасов. Сейчас ты мягко стелешь, а потом мне спать жестко. Нет! Не хочу тебя отцом сыну, не заслужил. Не заслужил!
— Дай заслужу, — снова вгоняет тон в безэмоциональный, а самого трясет.
Трясет и глаза пустые, больные, но с огоньком дикой надежды.
— Хочешь, чтобы я тебя пожалела?! А ты…. ты меня пожалел? — обида вскипает. — Ты меня убил, Мирасов. Просто убил. У меня есть работа и сын. Больше нет ничего. Отщипнуть и от этого хочешь? Откусить побольше?
— Жалеть меня не надо, — гневается.
В голосе пробуждается рык.
Ощущение, что он задыхается, но полной грудью так и не дышит.
— Просто прошу о встречах с сыном. Можешь даже не говорить, что я ему не чужой человек.
— Чужой. Чужой, Мирасов.
— Дай шанс стать не чужим, — вцепился в меня.
Хуже клеща.
И почему я уйти не могу? Его взгляд как кнут, что обмотался вокруг моего горла.
— На тебя не претендую, — ставит точку. — С сыном познакомь.
— Вот как…
Даже не знаю, обидно мне или радостно.
Должно быть радостно, но что-то не наблюдаю я в себе радости.
— И что… шмара какая-то вокруг тебе увивается? Учти, грязь рядом со своим сыном не потерплю. Унюхаю, что от тебя гулянками и бабами воняет, нахрен пойдешь, сразу же!
Боже, неужели я соглашаюсь, а? Больная, что ли? Сумасшедшая? Вирус короны подхватила и сознание путается?
Что со мной?!
— Ааа… — кивает расслабленно. — За это можешь не переживать. Ни шлюх, ни гулянок.