Невероятно насыщенная жизнь
Шрифт:
— Ничего не стряслось, — сказал я. Я уже и сам был не рад, зачем этот разговор затеял.
— А зачем ты чайник поставил?
— Помнишь, ты меня о Веньке Балашове спрашивал?
— Ну.
— Зачем спрашивал?
— Теперь уже не важно.
Обиделся, наверно, на меня, что я тогда ему ответил. Ну ладно, все-таки спрошу.
— Зачем он тебе понадобился? Что с ним?
— А что с ним? — переспросил он, глядя на меня очень внимательно.
— Д-да я… не знаю, — промямлил я.
— Ну, раз не знаешь — не о чем и говорить, — сказал он.
«Темнит чего-то», — подумал я. А впрочем, я-то тоже… А может, они уже знают о том черном. Это бы здорово было! Но дальше я не расспрашивал. Еще поймет, что я что-то знаю, и начнет допытываться. А я и проговорюсь.
— Чуть не забыл, — сказал я, — тебя капитан Воробьев просил в двадцать ноль-ноль в отдел зайти.
— Сегодня?
— Сегодня. И в воскресенье у вас дела!
— Так, — сказал отец и снова сел за стол, — так.
Даже и не спросил, где я капитана видел.
— У тебя все, что ли? — спросил он.
— Все! — сказал я, и он даже не заметил, что я разозлился.
— Ну, тогда я позанимаюсь еще немного.
Он придвинул к себе учебники и уставился в них, но я видел, что он не читает, а сидит так — думает.
Я вышел на кухню. Мама задумчиво смотрела на чайник. Он еще и не думал кипеть.
— Сказал бы, что с отцом поговорить надо, — немного обиженно сказала она, — а то чайник…
— Не сердись, мам, — сказал я и поцеловал ее в щеку.
Она засмеялась, но как-то вроде грустно.
— Чудные вы, мужики. Секреты какие-то. Что я вам, чужая? И так почти все время одна.
— Ну что ты, мам, — сказал я, и у меня почему-то защипало в носу. — Давай с тобой в кино пойдем. А? Вот сейчас и пойдем. Наплюем на всех и пойдем! А?
Она очень удивилась, но и обрадовалась, кажется. А я, подлец, тут же подумал: чего это я вдруг про кино ляпнул. Вдруг согласится, а у меня еще всяких дел невпроворот. Но она, конечно, отказалась.
— Ну что ты, Сеня? Спасибо, но куда же я? Неудобно. Поля скоро придет.
— Да что с ней сделается, с твоей Полей, — сказал я сердито, но уже так, по обязанности.
— Зачем ты так? — сказала мама с упреком. — Вот и папа тоже… Чем она вам не угодила?
Не хотелось мне ее еще больше расстраивать, а то бы я сказал, что слышал, о чем ей тетка ночью говорила.
— Да нет, мам, я ее… люблю, тетку Полю. Она… добрая.
— Верно, верно, — обрадовалась мама, — она очень добрая. — И вдруг она задумалась, но тут закипел чайник.
— Кипит, — сказала мама, встрепенувшись, — а зачем он мне?
— Я думал, тетка с ребятами придет, а чайник готов. Она чаек любит.
Мама засмеялась.
— Ишь хитрющий, — сказала она. — Ну, иди уж. Вижу — опять торопишься.
Я опять чмокнул ее в щеку и пошел к дяде Саше, не очень, впрочем, надеясь, что он дома. Но он был дома и, засучив рукава, наводил в своей комнате порядок.
— А, Семен, вот кстати, — сказал он. — Давай-ка помогай, а то я один не управлюсь. — Он посмотрел на часы и присвистнул. — Определенно не управлюсь.
— Улетаете? — спросил я.
Он всегда делал генеральную уборку перед тем, как улететь куда-нибудь надолго.
— Нет, дружище, на этот раз не улетаю, — сказал он и заулыбался во весь рот. — Как ты думаешь, сумеем мы этот шкаф передвинуть вот так, чтобы сюда встало… — Он запел: — Сюда встало трю-мо-о-о?!
— Трюмо? — удивился я.
— Ага. Женщины, понимаешь ли, не могут без трюмо.
— Женщины?
— Ага. Женщина. Чудесная женщина. Прекрасная женщина. Восхитительная женщина!
Я уже начал кое о чем догадываться, а в это время открылась дверь и мне уже ни о чем не надо было догадываться. Вошла она, та самая, красивая с Литейного, 37. Она была в халатике и с полотенцем через плечо — только что из ванной. Вот как! А я даже и не заметил, когда она тут появилась.
— Кого это ты нахваливаешь? — спросила она сердито. — Кто это чудесная, восхитительная и прекрасная?
— Действительно, кто это? — спросил летчик. — Ты, Семен, случайно не знаешь?
Тут она заметила меня.
— А-а, сватушка пришел! — сказала она весело, подошла ко мне, взяла меня легонько за уши и поцеловала в обе щеки. Сперва в одну, потом в другую. — Здравствуй, милый сватушка!
Мне стало жарко, и я буркнул:
— Какой еще сватушка?
Они засмеялись.
— Семен, — торжественно сказал дядя Саша, — Семен, я тебе обязан счастьем всей моей жизни! Ты верный друг! И я никогда этого не забуду! — И он протянул мне руку.
— Будет смеяться-то, — сказал я.
— Он не смеется, Веснушечка, — сказала красивая. — Верно, верно, я тоже тебе благодарна. Если бы не ты…
— Ладно, — сказал я. — Не стоит благодарности. Жизнь, она… того… чертовски трогательная комбинация.
— Ого! — сказал дядя Саша.
— Это из одного кинофильма, — честно сказал я. — Дядя Саша, вот ваши три рубля.
— Не пригодились?
— Нет. Ну, я пошел. Не буду вам мешать.
— Ух! — сказал дядя Саша. — Ты сегодня с церемониями, как английский лорд.
Я на этого «лорда» ничего не ответил. Уже в дверях я только сказал той красивой: