Невероятное
Шрифт:
«Для вполне сознательной встречи живых и мертвых существует одно средство: воспоминание живыми умерших».
«Направлять наше внимание на умерших — значит привлекать их внимание к нам совершенно так же, как раздражение, испытываемое живым, тотчас привлекает его внимание туда, откуда это раздражение идет».
«Сознание же, освобожденное смертью, ищет своего места и следует призыву тем легче и сильнее, чем чаще и сильнее он (призыв) повторялся перед этим».
«…Воспоминание об умершем будет присутствовать и в сознании вспоминающего, и в сознании вспоминаемого».
«…Оборвалась нить только внешнего
Вот в какие дебри могут завести мои разрозненные попытки найти рациональное зерно даже в самом необыкновенном.
Однако имеется много и других фактов, личных наблюдений, побуждающих меня призывать к изысканиям в области контактов с потусторонним миром. О них в дальнейшем, так как я изрядно уклонился от пути, по которому ведет нить Ариадны.
Вернемся к диагностике, но теперь уже обитателей потустороннего мира, умерших. Вернее, речь пойдет уже не об установлении тех или иных заболеваний в организме, а о нахождении, как я ее называю, зоны смерти — той области (участка) тела, где возникла причина гибели человека.
Начало этим совершенно невероятным с позиций здравого смысла экспериментам было положено довольно давно. Однажды в квартире одного моего знакомого зашел разговор об объяснении методов биодиагностики, в том числе по фотографиям. Упоминались и телепатия, и сверхнаблюдательность, и прочее, и прочее — словом, все, кроме предположений о чем-то потустороннем.
— А что, — сказал я, — надо будет как-нибудь попробовать поколдовать и над фотографиями умерших. Вдруг что-нибудь почувствуется…
Супруги-хозяева переглянулись. Жена вышла в другую комнату и вернулась с тремя фотографиями пожилых женщин.
— Все они умерли, — сказала хозяйка. — Можете попробовать.
Помнится, на двух из трех снимков люди были изображены до пояса и только на одном старушка стояла во весь рост. Метода та же — вначале смотрю, стараюсь запомнить образ, затем откладываю в сторону снимок и, воспроизведя внутренним зрением лицо проверяемого, отвожу, не глядя, руки в сторону, и там, под ними, происходит непонятное.
Возвращаю первый снимок и говорю:
— Похоже, что-то с головой. Мозг как бы задет с этой стороны.
И как подтверждение:
— Правильно! Инсульт.
Возвращаю второй снимок:
— Здесь зона груди, но не сердца.
— Правильно, рак легких.
И последний:
— Что-то внизу живота. Гинекология?
— Нет, она умерла от брюшного тифа, но место-то указано правильно. Ой, что-то мне жутко, — сказала хозяйка дома, убирая фотографии и глядя на меня как-то странно.
Уже в метро, по дороге домой, я понял, за что здесь можно зацепиться. И рассуждал приблизительно так: «Ха, все ясно. Когда я смотрел на фото и манипулировал с ним, супруги смотрели вместе со мной, и в их мыслях, естественно, присутствовало знание причин смерти родственниц. Воистину, телепатия-спасительница! Ведь я-то знаю, что мысли передаются и принимаются — сам не раз в этом убеждался».
Но успокоение оказалось преждевременным. В последующих экспериментах я принял все меры предосторожности против возможных «подсказок» со стороны, а…результат оставался прежним! «Зоны смерти» продолжали ощущаться так же сильно, как если бы рядом присутствовал родственник покойного с его телепатической передачей мне нужной информации.
К великому своему сожалению, я все еще держу монополию на перечисленные мною методы биодиагностики, а встречи с несколькими единомышленниками, утверждавшими, что и они могут проделывать то же самое, заканчивались полным разочарованием. Но все же надеюсь, что мне удастся встретиться с людьми, способными повторить мои попытки. Единственное, что я еще не проверил, так это диагностику по живописным портретам. Вот было бы интересно установить причину смерти какого-нибудь вельможи екатерининских времен, а потом подтвердить «диагноз» по историческим документам. Но, увы, до этого пока руки не дошли.
К сказанному можно лишь добавить, что по воспроизведенным со слайдов и черно-белых фотографий портретам в журналах, газетах, книгах можно диагностировать ничуть не хуже, чем по фотографиям.
Да простится мне такой грех — попал мне в руки Православный церковный календарь со множеством фотографий деятелей Русской православной церкви и самого патриарха Пимена. А дальше произошло вот что.
Я разговаривал как-то с искренне верующим человеком о моих «потусторонних» связях и «чудесах», о которых повествует Евангелие, и о возможной их расшифровке. Я говорил, придерживаясь привычных представлений о мироздании, он — как горячо верующий христианин. В общем, каждая из сторон уважительно относилась к миропониманию собеседника.
Когда я спросил, как смотрит церковь на такие рискованные эксперименты, как диагностика по фотографиям усопших, священник уклончиво сказал, что все зависит от того, с какой целью они проводятся. Ну а поскольку в моих намерениях нет и не было ничего плохого, то я, не боясь его обидеть, предложил продиагностировать по фотографии в упомянутом выше календаре самого патриарха Пимена.
— Да, похоже, так и есть, — промолвил мой собеседник, когда я закончил диагностику. — Я слышал, что святейший долго болел: у него был диабет.
А теперь хочу рассказать о знакомстве с членом-корреспондентом АН СССР В. В. Звонковым, с которым связано одно обстоятельство, загадочное и не совсем приятное.
После выхода в 1964 г. в «Экономической газете» моей статьи «Математика живого», которая, к моему удовольствию, очень понравилась Василию Васильевичу, у нас завязалось знакомство, продолжавшееся вплоть до его безвременной кончины. Мне приятно было слушать этого умнейшего, чрезвычайно деликатного, тактичного во всех отношениях ученого, которого я бы назвал энциклопедистом за широту его знаний и интерес к самым различным областям науки. Заходили разговоры и о его отношении к паранормальным явлениям.
— Ах, батенька, это все бредни, — отмахивался Звонков, убежденный материалист, от всего, что попахивало идеализмом и мистикой. — Все здесь, на земле. Уйдем туда — ничего не останется от человека, кроме его трудов прижизненных. Так что, дорогой Владимир Иванович, не забивайте себе голову этой чепухой.
Но вот спустя примерно год после кончины Василия Васильевича мне все-таки удалось «переговорить» с ним. Нет, это был не его призрак, не слуховая галлюцинация — все обстояло значительно проще, обыденнее. В ту пору я частенько заглядывал вечерами к гостеприимной правнучке А. С. Пушкина — Екатерине Александровне Пушкиной, на квартире которой собирались подчас очень интересные люди.