Невероятные похождения Алексиса Зорбаса (Я, грек Зорба) (др. перевод)
Шрифт:
Ел он согнувшись, молча. Затем взял бутылку, запрокинул надо ртом, и вино, булькая, потекло в пересохшее горло.
Рабочие тоже собрались с духом, раскрыли свои разноцветные торбы и принялись за еду. Все они уселись, скрестив ноги, вокруг Зорбаса и ели, поглядывая на него. Было видно, что рабочим хотелось броситься ему в ноги и целовать ему руки, но они знали, что Зорбас со странностями, и поэтому никто не посмел.
Наконец самый старший из них, Михелис, мужчина с густыми седыми усами, решился:
– Если б не ты, господин Алексис, дети наши остались бы сиротами.
– Замолчи! – ответил Зорбас с набитым ртом, и никто больше не отважился заговорить.
X
«Кто
Я все писал и переписывал эту буддистскую песню, сидя, скрестив ноги, на полу у горящего мангала. Нагромождая одно заклятие на другое, пытался я изгнать из мыслей промокшее под дождем тело со вскругленными бедрами, которое снова и снова являлось передо мной в те зимние ночи. Сам не знаю как, сразу же после обвала галереи, когда жизнь моя могла внезапно прерваться, вдова воспрянула в крови моей и стала звать меня, словно дикий зверь, повелительно и жалобно.
«Иди ко мне! Иди! Жизнь коротка, как вспышка молнии. Иди же скорее! Иди! Иди, чтобы успеть!»
Я знал, что это был Мара [34] – дух лукавого в женском теле со стройными бедрами. Я боролся. Сидел и писал «Будду», как дикари в пещерах изображали с помощью острого камня или красок бродивших вокруг голодных зверей: они тоже боролись, изображая зверей, чтобы пригвоздить их к скале, чтобы те не набросились на них и не сожрали.
С того дня, как жизнь моя подверглась смертельной опасности, вдова воздушной тенью вошла в мое одиночество и манила меня колыханием бедер. Днем у меня были силы, разум бодрствовал и я мог прогонять ее. Я писал, в каком образе пришло к Будде Искушение, как оно нарядилось женщиной, опустившей на бедра его свои твердые вздернутые груди. Но Будда понял опасность, собрал свои внутренние силы и отразил Искушение. И я тоже отражал Искушение вместе с ним.
34
Мара – демон буддистской религии (своего рода соответствие Сатаны Ветхого Завета), олицетворение стремления к жизни и наслаждениям, которые вводят человека в заблуждение посредством призрачных явлений и тем самым губят его душу, для которой, таким образом, становится невозможным истинное познание. Царство Мары – смерть и наслаждения.
Я писал, и с каждой фразой мне становилось легче, я набирался сил, чувствовал, как Искушение бежит, гонимое всемогущим заклинанием – словом. Днем я сражался со всей отвагой, на которую только был способен, а ночью, когда разум мой слагал оружие, врата души моей отворялись и входила вдова.
Утром я просыпался в изнеможении, побежденный, и снова начинался бой. Иногда я поднимал голову. После полудня свет отступал, внезапно наступала темнота. Дни становились короче, близилось Рождество, а я наблюдал эту вечную борьбу в воздухе и говорил: «Я не одинок. Великая сила – свет тоже борется, терпит поражения, одерживает победы и не впадает в отчаяние. Вместе с ним я и одержу победу!»
Казалось, что это очень придавало мне сил, что я тоже следовал великому вселенскому ритму, борясь с вдовой. В это тело, так думалось мне, вошла коварная материя, чтобы сладостно повелевать и погасить пылающее во мне свободное пламя.
– О чем ты думаешь? Вид у тебя удрученный, хозяин, – сказал как-то вечером накануне Рождества Зорбас, поняв, с каким демоном я борюсь.
Я сделал вид, что не слышу, но отделаться от Зорбаса было нелегко.
– Ты молод, хозяин, – сказал он, и голос его зазвучал вдруг горестно и рассерженно. – Ты молод, крепок, ешь и пьешь вдоволь, дышишь чистым воздухом, все копишь и копишь силы – а тратить их на что будешь? Спишь ты один – жаль твоей силы! Ну же, давай прямо сегодня, не теряя зря времени: мир прост, хозяин, сколько еще раз повторять тебе? Незачем его усложнять!
Я листал рукопись «Будды», слушал Зорбаса и знал, что слова его могут повести по широкому проторенному пути – это тоже был голос Мары, голос разума, лукавого совратителя.
Я молча слушал, решив оказать сопротивление, медленно листал рукопись и насвистывал, чтобы скрыть волнение. Но Зорбас, видя, что я молчу, распалялся все больше.
– Сегодня рождественская ночь – отправляйся поскорее повидать ее, пока она не ушла в церковь. Сегодня Христос рождается, хозяин, так и ты тоже сотвори чудо!
Я поднялся и раздраженно сказал:
– Довольно, Зорбас! У каждого человека своя доля, как и у каждого дерева. Ты еще не бранил смоковницу за то, что на ней не растут черешни? Так что помолчи лучше! Скоро полночь, пойдем в церковь, посмотрим, как рождается Христос.
Зорбас напялил себе на голову зимнюю шапку.
– Хорошо, – сказал он уже усталым голосом. – Пошли. Только знай, что Бог был бы намного более доволен, если бы ты отправился сегодня к вдове, словно архангел Гавриил. Если бы Бог встал на твой путь, он никогда не зашел бы к Марии и никогда не родился бы Христос. Если бы меня спросили, каков путь Божий, я бы ответил: тот, что ведет к Марии. Мария – это вдова.
Он замолчал, ожидая ответа, но тщетно. Затем Зорбас резко отворил дверь, мы вышли наружу, и он яростно ударил тростью о гальку.
– Да! Да! – упрямо повторил он. – Мария – это вдова!
– Пошли! – сказал я. – Не кричи!
Мы быстро шли сквозь зимнюю ночь, небо было совсем чистым, крупные звезды сияли, словно низко нависшие клочья огня. Мы шли вдоль берега, и ночь казалась убитым зверем, лежащим у самого моря.
«С этой ночи, – думал я, – теснимый зимой свет снова начинает возрастать. Словно он тоже рождается сегодня вместе с милым божественным младенцем».
Все сельчане забились в теплый благоуханный улей – в церковь: впереди – мужчины, позади, скрестив руки на груди, женщины. Отец Стефан, высокий, сухопарый, возбужденный сорокадневным постом, в золотом облачении, быстро ходил широкими шагами туда-сюда, размахивая курильницей, восклицал, спеша увидеть, как рождается Христос, чтобы отправиться затем домой и наброситься на густой мясной суп, на колбасы и копченое мясо…
Если бы говорили: «Сегодня рождается свет», – сердце человеческое не исполнялось бы желания, а идея не становилась бы сказкой и не захватывала бы мир. Это оставалось бы обычным явлением природы, которое не возбуждает фантазию, то есть душу нашу. Но свет, рождающийся в самый разгар зимы, стал младенцем, младенцем-Богом, которого вот уже двадцать веков держит у груди и кормит душа…