Невероятные приключения Фанфана-Тюльпана. Том 1
Шрифт:
Полковник де Рампоно им прочитал от слова и до слова и до последней точки подобающий параграф из эдикта, изданного в 1771 году графом де Марбо - где запрещалось под страхом смертной казни иметь какое бы то ни было оружие. Трое мужчин, разумеется, не поняли ни слова из речи, произнесенной на чужом для них языке, но через десять минут были уже повешены на самом толстом суку могучего каштана, в тени которого стоял их дом.
Фанфан-Тюльпан отреагировал на событие это с опозданием, испытав вначале отвращение, потом страх, чтоб не произошло новых нападений - не оттого, что опасался внезапной смерти, а оттого, что содрогался при мысли о карательных мерах, о тех безжалостных убийствах, что разбили его
* * *
Во время послеобеденного отдыха колонну нагнал посыльный, приехавший на муле - животном, способном справляться со здешнем рельефом. Едва сойдя с мула, посыльный рухнул наземь. Для полковника у него были три депеши.
Полковник влез на пень, и дождавшись, пока все умолкнут, заговорил:
– Мсье офицеры, унтер-офицеры и солдаты, я получил из штаба три депеши. Прошу их выслушать с подобающим вниманием! Одна из них может ранить сердца нас, французов, поэтому начну я с добрых вестей: районы вокруг Тальчини и Ампуньяни умиротворены полностью! Там было вычищено все и сожжено что надо, а те повстанцы, которых не повесили, отправлены в Тулон на галеры.
– Ничего себе хорошие новости!
– сердито процедил Фанфан сквозь зубы.
– По себе судишь, полковничек!
– Паскуалини, вождь повстанцев, которого мы ищем, - продолжал надрываться полковник, - находится как раз в той местности, которую мы прочесываем. Это вполне достоверная информация, - подчеркивается в депеше, ибо исходит от видной здешней особы, которая предана Франции! Не могу разглашать подробности, которые здесь сообщаются, но знайте, что победа близка! Мсье, ура!
– Ура!
– подхватили солдаты, только вяло, ибо сыты были всем по горло: лазаньем по горам, жарой, войной, в которой неприятеля не видно - и даже заранее той "победой", которая, насколько они поняли, состоять будет в том, что нескольких человек повесят на деревьях, а какую-то деревушку сожгут до тла. Утешить их могла бы мысль о трофеях, но какие могут быть трофеи в этой стране, где у людей вообще ничего нет?
– Господи, да хоть бы с девками какими побаловаться!
– подумывали некоторые, чтобы как-то взбодриться.
Мсье де Рампоно тем временем уже слез с пня. Лицо его вдруг стало очень серьезным.
– Офицеры! Унтер-офицеры! Солдаты!
– провозгласил он подчеркнуто медленно.
– Станем на колени! Его Величество король Франции Людовик XY в день 10 мая отдал душу свою Господу!
Новость эта только что достигла Корсики. Рампоно упал на колени, и две сотни человек последовали за ним. Некоторые, растрогавшись, стали молиться. Остальные старались устроить колени поудобнее. По щекам полковника текли положенные слезы, чтобы в подобающее время исчезнуть. И тогда де Рампоно вскочил и ликующим звонким голосом провозгласил:
– Король умер - да здравствует король! Да здравствует Его Величество король Людовик XYI! Да здравствует её величество королева Мария-Антуанетта!
И когда его войско троекратно прокричало "ура!", кидая в воздух треуголки, полковник снова заорал, срывая голос:
– Радуйтесь, мсье! Радуйтесь! Если полученная мною секретная информация верна, то мы сегодня ночью настигнем Паскуалини! И голову его пошлем в дар нашему новому королю и нашей новой королеве! Господа офицеры, прошу всех немедленно ко мне на совещание!
* * *
Странное дело! Колонна двигалась в полной тьме, упорно направляясь к деревне Монербо, где по информации, доведенной до солдат сержантами, скрывался большой отряд вооруженных повстанцев во главе с Паскуалини. Деревню они незаметно окружат и утром атакуют!
Будет настоящий бой! Крещение огнем! Наконец-то они смогут убивать - и умирать тоже! Добиться славы и показать себя! Но Фанфан-Тюльпан все это время думал только о мадам Дюбарри!
При мысли о ней у него болело сердце. Думая, как она теперь несчастна, спрашивал себя, что бывает с фаворитками, утратившими своего короля. И что делает мадам Дюбарри в этот час, когда он, бряцая оружием, шагает в Монербо? Фанфан горел желанием мигом преодолеть те сотни лье, что отделяли его от мадам Дюбарри, той же ночью постучать ей в дверь и сказать:
– Когда-то вы пообещали мне свою защиту. А нынче вам самой нужна защита. Простой солдат Фанфан-Тюльпан душой и телом всегда к вашим услугам.
Но чем же в самом деле занята мадам Дюбарри? Как мог он это знать?
* * *
Во Франции, как и на Корсике, была такая же темная полночь. То, что слышалось Жанне в её монастырской келье Пон-о-Дам, не было бряцанием оружия или хрустом сосновой хвои под ногами. Нет, только непрерывный шум дождя, исполнявшего свою грустную песню. Она вдыхала не аромат ракитника и первых плодов земляники, а запах камней своей кельи. Ей дозволялась только одна свеча, в подсвечнике из обожженной глины. Она смотрела на слабое пламя из своей монашеской постели. В желтизне робкого пламени она вновь видела блеск Версальских празднеств, блеск, затмевающий позолоту дворца. Боже, что она сделала, чем заслужила это заключение и ненависть новой королевы? Она всего лишь любила Людовика XV.
Какое одиночество! Нет никого рядом. Дюбарри, отправленный отбывать срок в тюрьме Венсен, вовремя сбежал в Голландию. Ее семья? Она не знала что с ней. Да, какое одиночество! И этот дождь! Та, у чьих ног был весь двор, теперь заперта в этих стенах с пятьюдесятью монахинями, тридцатью хористками и двадцатью послушницами; она, некогда повелевавшая королем, теперь в полной власти весьма знатной преподобной мадам Габриэллы де ля Рош-Фонтене, настоятельницы монастыря.
Только солдат, шагающий в ночи к превратностям судьбы, ощущает такое же одиночество.
Итак, глядя на свою единственную свечу, она в мыслях возвращалась к тому, как в траурном одеянии присутствовала в монастырской часовне на заупокойной мессе, совершаемой одновременно во всех церквях Франции, по Людовику XV. Глядя на пламя бесчисленных свечей она сказала себе:
– Однажды я ужасно согрешила и сегодня Бог меня покарал.
– Да, дева Мария, - рыдала она вставая на колени.
– Я произвела на свет ребенка, но мое легкомыслие, мое желание возвыситься, порочное стремление заниматься лишь собой и своей судьбой, страх, что потом этот ребенок станет препятствием на пути к успеху, заставили меня не слушать уговоров и отклонить все просьбы моего бедного отца, брата Анже, мир праху его, и бросить ребенка. Я хочу сказать, дева Мария, что я отказалась от него. Я сделала так, будто его не было, и правда, Пресвятая Дева, я не хотела, чтобы он существовал. Будто убила его, Матерь Божья. Наказана ли я сегодня за это детоубийство? О, сын святого духа и жена Иосифа, пусть ваша сила сделает так, чтобы я однажды вновь обрела этого ребенка, и его прощение, если он знает о преступлении по отношению к нему, будет единственным утешением вашей ничтожной служанки.
А он, - он шел в ночи и думал о ней, как и она о нем.
* * *
По приказу, переданному друг другу на ухо, во втором часу ранцы были сняты. Велено было спать, но в большинстве своем солдаты так устали, что, приказа дожидаться не стали и уже спали, свернувшись калачиком или прислонившись спиною к стволу.
До Монербо оставалось метров двести. Когда ночь начала отступать, офицеры развернули колонну, укрытую за деревьями и кустами, в подкову. А чуть подальше ещё десятка три бойцов заняли позиции у дороги, ведшей вниз, в долину, отрезав возможность к отступлению.