Невеста была в черном
Шрифт:
— Где вы можете присматривать за мной, — добавила она с саркастическим смешком. Ее взгляд устремился к стропилам потолка. — Она решила остаться?
— К большому вашему сожалению.
Девушка жеманно вздохнула:
— Мы либо слишком хорошо понимаем друг друга, либо вообще не понимаем.
Больше они ничего не сказали. Огонь в камине окрасился в гранатовые тона, напоминавшие темный портвейн. В остальной части комнаты воцарились голубые тени. В полутьме выделялись только их два лица, бледные овалы на фоне окружающего мрака. На дворе в бархатной тишине, которая наваливалась на дом, как пуховая подушка, пропел сверчок.
Наконец Холмс встал, хотя казалось, что поднялось только его лицо, а все тело уже растворилось в темноте. Он прошел к лестнице, и было слышно, как он, шаркая ногами, неторопливо поднимается по лестнице. Она осталась внизу, наедине с гранатовыми углями и ружьями.
Он закрыл за собой дверь комнаты, но света не включил. Различить его в кромешной тьме было очень трудно. У двери едва заметно светилась узкая щель, и он сбросил пиджак, не отходя от этой полоски света. Передвинул стул, и проявление белого света на нем стало слабее, но все еще виднелось у двери. Стукнулась об пол, соскочив с ноги, туфля, с обычным для нее звуком, затем другая.
Сверчок знай себе пел на дворе, а в доме по-прежнему царила тишина, ночь полновластной хозяйкой вступила и во двор, и в дом. Один раз, за час до рассвета, слабое колыхание воздуха, казалось, проникло в комнату, но не от окна, а от двери, будто он ее слегка приоткрыл, совершенно бесшумно отодвинув задвижку. Скрипнула половица, где-то далеко внизу. Возможно, от усиливающегося холода просто сжималось дерево. А может, половица заскрипела под чьей-то ногой.
После этого уже не раздавалось ни звука. Через довольно долгий промежуток времени это небольшое дуновение прекратилось. Где-то за окном ухнула сова, и звезды стали бледнеть.
За завтраком девица Кэмерон была необычайно оживлена — возможно, потому, что сама его приготовила. Когда спустился Холмс — настоящий изгой, в мрачном настроении, с темными кругами под глазами, — она что-то блаженно насвистывала. Мисс Китченер появилась раньше его, она вся так и сверкала после умывания водой с мылом, ночной ее робости как не бывало — по крайней мере, до следующей ночи.
— Вам, дамы, придется меня извинить, — сказал он, садясь и проводя рукой по щетине.
— Ну что вы, дом-то как-никак ваш, — с нажимом проговорила Фредди Кэмерон.
Мисс Китченер довольствовалась ехидненькой улыбочкой, как будто считала, что личной неопрятности оправдания нет ни при каких обстоятельствах.
Овчарка подошла и стала тыкаться в него мордой, вспомнив, очевидно, вчерашнее утро. Он не обратил на нее никакого внимания. Фреди Кэмерон выдохнула — он едва расслышал:
— Сегодня проверки на отраву не будет?
Он вскочил, оттолкнув стул:
— Сэм вернется около полудня и займется своими делами. Я иду работать и надеюсь, меня не побеспокоят.
— Я поднимусь наверх и начну печатать, — сказала мисс Китченер. — Думаю, оттуда вы меня не услышите.
— А я буду красить пасхальные яйца, — недовольно бросила Фредди Кэмерон.
Холмс закрыл за собой дверь гостиной, наложил щепок и дров в камин, поджег под ними газету. Стащил клеенчатый чехол с записывающей машины, стоявшей на столе, настроил ее, как мог, — этим, как и другими делами, обычно занимался Сэм. «Кресло для вдохновения», отметил он, стояло не совсем в линию с диагональным рисунком на ковре. Он чуточку его передвинул, слегка улыбнувшись своим собственным чудачествам. Затем поправил раструб, подсоединенный к машине, уселся; все было готово к плодотворной творческой работе. Все, кроме одного…
Аппарат в ожидании приглушенно заурчал. Нужный поток мыслей, казалось, никак не начнется. Вдохновение, что называется, заело. Он бросил беспомощный взгляд на ряд своих книг на полке, будто дивясь, как это он их вообще создал.
Где-то совсем рядом вдруг скрипнула половица. Он повернулся в кресле, угрожающе нахмурившись на того, кто осмелился оторвать его от работы.
Но в комнате никого не оказалось — дверь по-прежнему была надежно закрыта. Дрова в камине занялись, пламя подпрыгнуло к дымоходу, наполняя комнату теплом и малиново-розовым сиянием.
Минут пять спустя девица Кэмерон резко подняла голову и увидела, что Холмс буравит ее взглядом из двери.
— Ч-что случилось? — запинаясь, спросила она в тревоге. — Карантин сегодня отменяется?
— Я, похоже, попал в воздушную яму. Идемте со мной, хорошо? Я хочу поговорить с вами. Возможно, это мне как-то поможет.
— Вы уверены, что хотите, чтобы я пошла в святая святых? — чуть ли не с испугом возжелала узнать она.
— Уверен, — твердым как кремень голосом ответил он.
Она пошла первой, оглядываясь на него через плечо. Он закрыл дверь:
— Садитесь.
— В это кресло? Я полагала, никому другому не позволяется…
— Это Сэм так говорит. — Он пронзил ее взглядом. — Какая разница, то кресло или это? — В его вопросе, казалось, таился какой-то особый смысл.
Без дальнейших протестов она опустилась в кресло. Он сел на корточки, подложив в камин, который только сейчас начинал разгораться, два-три полена, будто ему надо было разжечь его во второй раз. Затем уселся по диагонали напротив нее, в то кресло, которое, находясь здесь прежде, всегда занимала она. Он, казалось, внимательно за ней наблюдал, будто видел ее впервые.
— О чем мне говорить? — не выдержала вскоре девушка.
Он не ответил, продолжая наблюдать за ней: прошла минута, другая; единственным звуком в комнате было все усиливающееся гудение камина.
— Творец в глубокой задумчивости, — насмешливо сказала она.
— Дайте-ка мне на минутку вашу руку, — вдруг попросил он.
Она праздно протянула ему руку. Ее ладонь оказалась совершенно сухой. Запястье не дрожало.
Холмс вскочил и отшвырнул руку так резко и сильно, что та стукнула девушку по груди.