Невеста дьявола
Шрифт:
– Не знаю, – прошептала она. – Не знаю, что это было. Все происходило в прошлом… много веков тому назад, какие-то врачи собрались вместе. И тело на столе… такое маленькое. – Она говорила очень тихо, мучительно выдавливая слова, а потом подняла на него взгляд, и из глаз ее брызнули слезы.
– Роуан…
Она протянула руку, а когда он присел рядом с ней на кровать, прижала пальцы к его губам.
– Молчи, прошу тебя, Майкл, молчи. Не говори ни слова, – Она в отчаянии затрясла головой.
Чувствуя огромное облегчение и боль, он просто обнял ее, а когда она склонила голову,
– Ты же знаешь, я люблю тебя, тебе известны все слова, которые я хочу сказать.
Когда она успокоилась, он взял ее руки в свои, крепко сжал их и закрыл глаза.
Доверься мне, Майкл.
– Все хорошо, милая, – прошептал он. – Все хорошо. – Он неловко освободился от одежды и забрался к ней под одеяло, ощутив теплый аромат чистого тела.
Он лежал с открытыми глазами, чувствуя ее дрожь, и думал, что так и не сумеет отдохнуть, но время шло, ее тело постепенно расслабилось, он увидел, что она закрыла глаза, и сам забылся тревожным сном.
Проснулся он поздно, днем. Один в теплой спальне. Принял душ, оделся и спустился вниз. Жены не было. Огни на елке горели, но в доме было пусто.
Он обошел все комнаты, одну за другой. Вышел из дома на холод и прошелся по замерзшему саду, где снег превратился в твердый блестящий слой льда, затянувший все тропинки и газоны. Вернулся, обогнув старый дуб, повсюду искал ее, но напрасно.
Наконец он надел теплое пальто и вышел прогуляться.
Небо притягивало своей неподвижной синевой. Дома поражали великолепием – все они оделись в белое, точно так, как в то далекое Рождество, последнее его Рождество в этом городе.
Его охватила паника.
Наступил канун Рождества, а у них абсолютно ничего не готово. Правда, в кладовке у него припрятан подарок: серебряное ручное зеркальце, которое он обнаружил в своем магазине в Сан-Франциско и тщательно упаковал задолго до отъезда Хотя какой в этом смысл, когда у нее столько драгоценностей, золота, богатств, которые даже трудно себе представить? А он остался один. Его мысли вернулись на круги своя.
Канун Рождества… Часы буквально летели.
На Вашингтон-авеню он зашел в переполненный магазин, где люди в последнюю минуту делали покупки, и как в тумане взял индейку и все, что к ней полагается. У кассы он шарил по карманам в поисках денег, словно пьяница, который не может расплатиться за бутылку. А кругом смеялись, обсуждая нежданный снегопад, люди. Белое Рождество в Новом Орлеане. Он поймал себя на том, что внимательно рассматривает людей, словно перед ним экзотические диковинки. Царящее вокруг веселье заставляло его чувствовать себя совсем маленьким и одиноким. Повесив тяжелую сумку на плечо, он отправился домой.
Не прошел он и нескольких шагов, как увидел пожарное депо, где когда-то работал его отец. Дом был перестроен, и он едва узнал его – просто место было то же самое да еще осталась огромная арка, через которую с ревом выкатывались на улицу машины, когда он еще был мальчишкой. Они с отцом частенько сидели на стульях с прямыми спинками, выставленных на дорожке перед зданием.
Теперь он точно вел себя как пьяница, раз забрел сюда и уставился на депо, когда даже у пожарных хватало здравомыслия сидеть
Когда Майкл снова взглянул на небо, то увидел, что оно теперь сделалось стального цвета, – день клонился к вечеру. Канун Рождества, а у него все, абсолютно все, шло не так, как надо.
В доме на его зов никто не откликнулся. Только ель мягко мерцала в зале. Он вытер ноги о коврик и прошел по длинному коридору на кухню. Руки и лицо ныли от холода. Открывая сумку и вынимая индюшку, он думал, что традиции нужно соблюдать и он сделает для этого все, как и прежде – и сегодня в полночь будет готово пиршество, именно в тот час, когда в прежние времена они толпились в церкви, где служили полуночную мессу.
И пусть у них не будет Святого причастия, зато у них будет совместный ужин, и сейчас канун Рождества, и этот дом не посещают привидения, и он не погружен в темноту.
Пройди весь ритуал.
Как священник, продавший душу дьяволу, идет к алтарю Господа, чтобы отслужить мессу.
Он сложил пакеты в шкаф. Пора начинать приготовления. Он достал свечи. Нужно еще найти к ним подсвечники. Наверняка Роуан где-то поблизости. Возможно, она тоже выходила на прогулку и уже вернулась домой.
В кухне было темно. Снова падал снег. Майклу хотелось включить свет. Вернее, ему хотелось включить свет повсюду, наполнить светом весь дом. Но он не шелохнулся. Стоял как вкопанный посреди кухни и смотрел сквозь стеклянную дверь на задний двор, где падавший снег тут же таял, опускаясь на поверхность воды в бассейне. По краям голубого зеркала образовалась корочка льда. Он смотрел, как она блестит, и думал, как, должно быть, холодна сейчас вода, нестерпимо холодна.
Так же холодна, как вода в океане в то воскресенье, когда он стоял над обрывом, опустошенный и немного испуганный, Как много времени прошло с той минуты. И сейчас ему казалось, будто у него нет ни сил, ни воли, будто он пленник в этой холодной комнате и не может даже пальцем шевельнуть, чтобы согреться и почувствовать себя уютно и в безопасности.
Да, как давно это было. Он присел за стол, закурил сигарету и смотрел, как сгущается тьма. Снег больше не шел, но землю вновь укрыла чистая свежая белизна.
Пора что-то делать, пора готовить обед. Он понимал это и тем не менее не мог шевельнуться. Выкурил еще одну сигарету, успокаиваясь от вида красной горящей точки, потом затушил окурок и просто сидел не шевелясь, ничего не делая, как сидел часами в своей комнате на Либерти-стрит, поддаваясь приливам безмолвной паники, не способный ни думать, ни двигаться.
Он не знал, как долго просидел там. В какой-то час зажглась подсветка в бассейне, ярко осветив черноту ночи и огромный кусок голубоватого стекла над водой. Темная листва под белыми шапками ожила вокруг. И земля осветилась каким-то призрачным лунным светом.
Теперь он был не один. Он понял это, почувствовал ее присутствие. Он знал, что стоит ему повернуть голову, как он увидит ее у дальней двери, ведущей в кладовку. Ее силуэт со сложенными руками выделяется на фоне светлых шкафов, а дыхание едва слышно.