Невеста дьявола
Шрифт:
12
Огни горели только на елке, весь дом спал в теплой темноте, если не считать этого мягкого света. Холод стучался в окна, но не мог войти.
Она сидела в центре дивана, скрестив ноги и сложив руки, и не мигая смотрела в высокое зеркало на другом конце комнаты, едва различая бледные отблески люстры.
Стрелки напольных часов медленно двигались к полуночи.
Вот и наступила ночь, которая так много значила для тебя, Майкл. Ночь, которую мы должны были встретить вместе. А теперь ты так далеко от меня, словно оказался на другом конце света. Все простое и красивое сейчас далеко от меня. Точно так было в тот канун
Всю оставшуюся жизнь – долгую ли, короткую, или почти никакую – всю свою жизнь она будет помнить лицо Майкла в ту минуту, когда ударила его; она будет помнить его голос, когда он умолял ее; она будет помнить потрясенный взгляд, когда она всадила иглу шприца ему в руку.
Так почему в ней не осталось чувств? Почему внутри только эта иссушающая пустота? Мягкая фланелевая ночная рубашка висела на ней свободно, босые ноги утопали в теплом китайском ковре. И все же ей было холодно и неуютно, будто никогда больше ей не суждено ощутить тепло и покой.
В центре комнаты возникло какое-то движение. Ель вздрогнула всеми ветвями, и в тишине раздался едва уловимый звон серебряных колокольчиков. Крошечные ангелы с позолоченными крылышками заплясали на своих длинных золотых нитях. Сгущалась тьма.
– Мы приближаемся к заветному часу, моя возлюбленная. Настает время выбора.
– О, да у тебя душа поэта, – сказала она, прислушиваясь к слабому эху собственного голоса в этой огромной комнате.
– Поэзии я научился у людей, любовь моя. У тех, кто в течение тысяч лет воспевает эту ночь всех ночей.
– А теперь ты намерен научить меня науке, ведь я не знаю, как провести тебя через барьер.
– Неужели? А разве ты не всегда знала это?
Она не ответила. Ей казалось, что вокруг нее сгрудились собственные сны: промелькнет какой-то образ – и тут же исчезнет… И от этого холод и острота одиночества становились еще более невыносимыми.
Тьма постепенно сгущалась. В плотных крутящихся вихрях она различила какие-то очертания. Как ей показалось, это были человеческие кости. Сначала они словно танцевали в свете елочных огней, соединяясь вместе, потом начали обрастать мышцами, а потом вдруг на нее уставились яркие зеленые глаза – появилось его лицо.
– Час почти пробил, Роуан, – сказал он.
Она в изумлении смотрела, как шевелятся губы. Увидела, как блеснули зубы. Не сознавая, что делает, она поднялась с дивана и подошла к нему совсем близко, завороженная красотой его лица. Он смотрел на нее сверху вниз, слегка потемневшими глазами, и его светлые ресницы казались при этом освещении золотыми.
– Оно почти совершенно, – прошептала Роуан.
Она дотронулась до его лица, медленно провела пальцем по щеке и остановилась на твердом подбородке. Ее левая рука очень осторожно легла ему на грудь. Она закрыла глаза, прислушиваясь к биению сердца, и буквально увидела его внутри грудной клетки. А может, это была всего лишь копия сердца? Крепче зажмурившись, она представила себе, как кровь проходит через артерии и клапаны сердца, разливаясь по всему телу.
– Тебе только и нужно, что сдаться! – Она смотрела на него не мигая, а его губы растянулись в улыбке. – Не сопротивляйся, – сказала она. – Разве ты не видишь, что ты уже все сделал!
– Неужели? – спросил он. Лицо работало идеально – мускулы сокращались и выпрямлялись, глаза прищуривались, как у всякого человека, когда он сосредоточен. – Ты думаешь, что это тело? Это копия! Скульптура, статуя. Это ничто, сама
– Что ты такое говоришь? – Она отпрянула. – Я не могу тебе помочь. Я не знаю, чего ты хочешь от меня.
– Куда направилась, дорогая? – спросил он, слегка вздернув брови. – Думаешь, от меня можно убежать? Взгляни на часы, моя красавица, Роуан. Ты знаешь, чего я хочу. Скоро наступит Рождество, моя прелесть. Еще немного – и пробьет час, когда в этом мире родился Христос, когда мир наконец обрел плоть. И я тоже буду рожден в этот час, моя прекрасная ведьма. Я покончил с ожиданием.
Он метнулся вперед, его правая рука сомкнулась у нее на плече, а другую он положил ей на живот, и тогда ее пронзило обжигающее, тошнотворное тепло.
– Прочь от меня! – прошептала она. – Я не могу это сделать. – Она призвала весь свой гнев и всю волю, впившись взглядом в глаза этого существа, что стояло перед ней. – Ты не можешь заставить меня делать что-либо против моей воли! – сказала она. – А без меня у тебя ничего не выйдет.
– Ты знаешь, чего я жду и всегда ждал. С оболочками, как и с грубыми иллюзиями, покончено, Роуан. Живая плоть находится внутри тебя. Какая другая плоть на всем этом свете может мне подойти, где найдется еще такая пластичная, поддающаяся изменениям, состоящая из миллионов и миллионов мельчайших клеток, которые она не сможет использовать должным образом, какой другой организм вырос за первые несколько недель своего существования в тысячу раз и готов теперь распуститься, как бутон, вы тянуться и раздаться вширь, когда мои клетки со льются с ним!
– Убирайся от меня. Прочь от моего ребенка! Ты, тупое, безумное существо! Ты не смеешь трогать моего ребенка! Ты не смеешь трогать меня! – Она дрожала, не в силах сдержать, вскипавший внутри гнев. Влажные ступни заскользили по голому паркету, когда она отступила назад, пытаясь направить свою ярость на отвратительное и страшное существо.
– Неужели ты думала, что сможешь провести меня, Роуан? – терпеливо вопрошал он своим мелодичным голосом в прежнем образе красавца. – Я о том маленьком спектакле, что ты разыграла перед Эроном и Майклом, Неужели ты и вправду думала, что я не сумею заглянуть в самые дальние закоулки твоей души? Это ведь я создал твою душу. Я выбрал гены, которые вошли в тебя. Я выбрал твоих родителей, я выбрал твоих предков, я создал тебя, Роуан. Я знаю, где в тебе соединяются плотское и духовное начала. Я знаю твою силу, как никто другой. И ты всегда знала, что мне от тебя нужно. Ты знала, когда читала досье. Ты видела в лаборатории Лемле плод, спящий в колыбели из трубочек. Ты знала! Ты знала, когда убегала из той лаборатории, что твой блестящий ум и смелость могли бы сделать и без меня, даже не подозревая, что я жду тебя, что я люблю тебя, что у меня для тебя припасен величайший дар. Я сам, Роуан. Ты поможешь мне, иначе это дитя умрет, когда я войду в него! А этого ты ни за что не допустишь.
– Господи. Господи, помоги мне! – прошептала она, не сводя с него глаз и закрывая руками живот, словно защищаясь от удара.
Умри, сукин ты сын, умри!
Стрелки на часах тихо щелкнули, передвигаясь на одно деление, и маленькая стрелка стала в одну линию с большой. Прозвучал первый удар.
– Христос родился, Роуан, – прокричал Лэшер громовым голосом, теряя свой образ, растворяясь в огромном кипящем облаке темноты, которое заслонило часы, поднялось до потолка и закружилось воронкой.