Невеста императора
Шрифт:
– Может, я все-таки сам ее приведу, а? Вам бы лучше здесь ждать, в безопасности…
Князь резко, сердито мотнул головой. Ну какой разговор?! Это был замысел Вавилы: мол, князь Федор схоронится в часовенке, а поп прокрадется в комнату Марьи Александровны и под каким-нибудь предлогом, украдкою, приведет ее. Савке, который пуще всего пекся о господской безопасности, предложение сие показалось заманчивым, однако князь Федор отказался наотрез. Все, хватит обманов и уловок в его с Машей жизни! Он должен задать ей вопрос и получить на него ответ, должен всякое ее решение принять в лицо, даже если это убьет его.
Примерно так он объяснил свой отказ Вавиле, и тот воззрился на него с суеверным ужасом:
– Это что ж… выходит, ежели она не согласится, то мы попусту все наши приключения затеваем? Может статься, ни с чем придется уйти?!
– Может статься, – негромко проговорил князь, и что-то такое углядел Вавила в его непроницаемом лице, от чего прикусил язык. А теперь вновь завел тревожные речи, столь болезненные для сердца князя Федора, ибо куда больше, чем собак, солдат и Пырского, вместе взятых, он боялся увидеть ненависть в глазах любимой и услышать этот срывающийся шепот, от которого не раз просыпался и не мог больше уснуть: «Подите прочь! Прочь от меня подите!..»
Почувствовав, как вмиг закручинился князь, Савка украдкою показал Вавиле кулак и осторожно потянул барина за рукав:
– Да не слушайте вы его, ваше сиятельство! Пойдемте, мешкать не след.
Князь Федор молча двинулся за ним, а Вавила, тяжело вздохнув, проскользнул в пахнущую ладаном тьму часовни.
По расспросным сведениям и благодаря Вавилиной разведке ночные гости вполне ориентировались в доме, куда прибыли незванны-нежданны. Входная дверь на ночь запиралась изнутри, однако Вавила исхитрился расколупать замазанное на зиму окошко в малой кухоньке, так что забраться в дом удалось без помех. Едва шагнув в коридор, князь Федор понял, что слухи о многочисленной охране опального светлейшего и его семейства ничуть не преувеличены: храп, который несся по коридорам, издавали не менее двадцати стражников! «Интересно, узникам удается хотя бы вздремнуть под такой грохот?» – подумал он с сочувствием, теперь уже с меньшей опаскою ступая по скрипучим половицам: храп поглощал все звуки.
Они миновали двух часовых внизу и наверху лестницы (оба предавались сну так самозабвенно, что, пожалуй, не проснулись бы, даже если бы досужий шутник подергал их за усы!) и поднялись на второй этаж, где были жилые комнаты. Здесь, словно из уважения к покою заключенных, подобралась команда не столь громогласных храпунов, однако же и этого хватило, чтобы таинственные гости незаметно прокрались по коридору и нашли шестую от лестницы дверь, за которой располагалась комната старшей дочери Меншикова.
Савка, прошелестев: «Покараулю!» – канул в густую тень под стеною – словно и не было его.
Князь Федор взялся за ручку двери и постоял так, набираясь храбрости. Он не думал об этом, но всем существом своим определенно знал: если Мария сейчас его отвергнет, ничего ему более не останется, как открыть свой потайной ларчик, о котором не знал даже вездесущий Савка, и откупорить малую стекляницу с тяжелой, маслянистой, ядовито-зеленой жидкостью, слабо пахнущей мятою. И, в отличие от злополучного Александра Данилыча, коего князь обрек на медленное умирание, жизнь его будет прервана мгновенно, как если бы там, в заоблачных высях, в обиталище богов, чья-то твердая рука в один взмах перерезала острым лезвием туго натянутую нить.
Наверное, он слишком долго стоял, потому что Савка, на миг явившись из тени, довольно-таки непочтительно ткнул его в плечо.
Князь Федор рванул дверь – узникам запрещали запираться – и шагнул вперед.
В первое мгновение он ничего не видел перед собой: разноцветные искры мелькали перед глазами, а потом сквозь звон крови в ушах долетел слабый ше-пот – и взор прояснился.
– Матушка Пресвятая Богородица, Царица небесная…
Он огляделся.
Лампадка едва теплится под образами. Тоненькая фигурка, в белой рубахе, с шалью на плечах, стоит на коленях, кладет поклон за поклоном и все шепчет, шепчет одно и то же:
– Пресвятая Богородица… Царица небесная… – словно уговаривает.
Князь Федор замер, не в силах дышать, не то что говорить. Он так и знал, что Маша еще не спит – не может спать в эту ночь, которая будет значить для них так много… будет ждать неведомо кого. И она ждала!
От усердных поклонов длинная коса соскользнула с узкой девичьей спины, стукнула об пол.
Князь Федор, словно очнувшись, перевел дыхание… услышав его вздох, девушка на полу обернулась, глянула через плечо – и резко выпрямилась, крикнув шепотом:
– Бахтияр!
У князя Федора подкосились ноги.
Отпрянул, упал бы на месте, да наткнулся на закрывшуюся дверь. Бежал бы прочь сломя голову, оскорбленный, униженный, да не мог обессиленной рукой нашарить засов.
И все эти несколько мгновений, пока Мария стискивала концы шали – налитые груди встрепенулись под тонкой рубахою, пока, обернувшись, бежала через всю комнату к широкой кровати – рубаха маняще очертила полновесный изгиб бедра, – у князя в ушах стоял тяжелый звон, словно бы это разбивались вдребезги все его светлые надежды и прекрасные мечты.
Так вот кого она ждала! Так вот кого она ждала…
Ишь, бегом бросилась к кровати – верно, невтерпеж. Сейчас раскинется в прельстительной позе, чтобы скорее накрыло ее черное, хищное, волосатое тело!..
Спазм отвращения сжал горло, князь задохнулся – и в первое мгновение не поверил глазам, когда Маша забилась в угол постели и, вытащив из-под перин что-то длинное и черное, направила на него со словами:
– Не подходи, вражина! Убью!
В руках у нее был пистолет, и даже в полутьме, нарушаемой лишь колыханием лампадного огонька да слабым сиянием свечки на столике возле кровати, князь Федор разглядел перламутровые насечки на рукояти, вороненый отлив дула и холодный блеск стали перед дульным отверстием. Без сомнения, это был английский однозарядный карманный пистолет с откидным штыком, так называемый «терцероль» [43] , вдвойне убийственное оружие, потому что в случае промаха им можно было действовать и как кинжалом. И хотя князь Федор понимал, что в десяти шагах по недвижимой мишени даже женщина из «терцероля» не промахнется, он на мгновение залюбовался редкостным и очень дорогим оружием, которое до этого видел только раз в жизни, у английского лорда-спортсмена, помешанного на новейших образцах пистолетов. Однако он тут же забыл и про своего английского приятеля, и про удобство «терцероля», и про то, что стоит под прицелом, когда услышал новые слова Марии:
43
От итал. terzerolle – ястреб.
– Я же умоляла – оставь меня в покое! Но ты не внемлешь. Знаю, что ты задумал, знаю, зачем этот рыжий поп зачастил в крепость! Но ничего не выйдет у тебя, Бахтияр. Ничего! Думаешь, поверю, что ты искренне отступником магометанства желаешь стать? Для тебя все наши обряды – разменная монета, за которую ты меня сторговать желаешь. Да напрасно. Напрасно! Даже если силком меня к алтарю потащишь или блудно сомнешь, я наутро же умру. Хоть косой своей удавлюсь, а позора терпеть не стану. Ты знаешь – слово мое твердое. Если уж я отринула того, кто истинно сердцу дорог, то тебя, похабника, под угрозой вечных мук не потерплю возле себя. Пойми это и уходи. Лучше уходи, пока жив!