Невеста из империи Зла

Барякина Эльвира Валерьевна

Когда Марика вышла, в комнате повисла напряженная тишина: только из телевизора доносились звуки бессмертных «Времен года». — Миша, это правда? — тихо спросил Алекс. Тот молчал, глядя прямо перед собой. — Я… это… в общем, пойду, — первым поднялся Воронов. Задвигались стулья, заскрипели половицы. Не сговариваясь, ребята поспешно потянулись к выходу. Мгновенно протрезвевший Серега принялся отключать провода от своего видеомагнитофона. Потом смешался, бросил все. — Ну что? Мне уже сухарики сушить, да? — чуть не плача, спросил он Степанова. Миша сидел оглушенный, как после разрыва бомбы. В голове гудело, перед глазами плыли багровые круги. Вот и допрыгался… — Пошли! — тронул его за локоть Алекс. Они выбрались в коридор. Алекс сел на подоконник, взглянул на Мишу исподлобья: — Зачем же ты так? И тут Миша понес какую-то жалкую околесицу: — Ты не понимаешь... Меня заставили! Сказали, что если я не буду писать эти рапорты, то они выкинут меня

из института... Алекс кивнул: — Понятно. Распродажа друзей — не признак банкротства, а признак карьеры. «Завтра об этом будет знать весь институт!» — в отчаянии подумал Миша. — Алекс, — позвал он, — ты не поверишь, но я сделал это для Марики! Если бы я отказался, то они бы поставили на мое место кого-то другого! И он бы не стал выгораживать вас! Думаешь, я им все рассказывал? Ничего подобного! Они так и не знают, что ты ездил на дачу к Лене. — Ты представляешь, что нам теперь грозит? — перебил его Алекс. Он не слушал Мишу. Думал о своем и даже не пытался войти в его положение. — Знаешь что? — произнес Алекс, поднявшись. — Никогда больше не заговаривай со мной. Живи своей жизнью и будь счастлив. Если сможешь. — Ты сейчас бьешь лежачего! — вне себя крикнул Миша. — У меня не было выбора! Алекс взглянул на него, как на мертвое животное. — У нас всегда есть выбор: быть подлецом или нет.

За углом, на лестнице, его ждала Марика. Лицо ее было заплакано, губы искусаны до крови. Алекс обнял ее: — Что тебе сказали на Лубянке? Всхлипывая, она передала ему весь разговор с лейтенантом Воробейкиным. — Значит, я педофил, нарушитель режима пребывания и хулиган… — мрачно процедил Алекс. — Этот лейтенант угрожал тебе? — Нет. — Обещал какие-нибудь кары? — Нет. — Марика подняла на него полные слез глаза. — Но мне так страшно за тебя! Не дай бог, они с тобой что-нибудь сделают! Алекс прижал ее к своему плечу. — Ничего. Все будет в порядке. На самом деле ему было гораздо страшнее за саму Марику.

Анжелика и Роза помирились, когда им выпало вместе дежурить в кабинете биологии: учительница отругала их за плохо вымытые полы, так что общее несчастье их сблизило. — Папаша и так целыми днями орет на меня, — поделилась своим горем Анжелика. — Говорит, что я дура бестолковая и что он не разрешит мне идти в девятый класс. — Ну-у, это он врет! — авторитетно сказала Роза. — Меня мать тоже все время плиточным техникумом пугает. Думаешь, я боюсь? — Да я тоже не боюсь! Просто противно, когда тебя совершенно не понимают. Поначалу Анжелике даже нравилась роль страдалицы, претерпевающей муки за любовь, и она с удовольствием пугала родителей намеками на свои тайные отношения с Алексом. Хотя какие у них могли быть отношения? Алекс вновь исчез из ее жизни, не оставив ни телефона, ни адреса. В первое время Анжелика до ночи сидела на лавочке перед подъездом и ждала, когда он примчится спасать ее из родительского плена. В конце концов, он видел и ее бабушку, и деспота-отца и должен был понять, каким гонениям подвергается Анжелика. Но дни шли за днями, а Алекс так и не появился. «Ведь он прекрасно знает, где я живу! — терзала она себя. — Почему он не приходит? Неужели струсил?» Было похоже на то. Папу Анжелики боялся и уважал даже дворник Емельян Петрович, а уж он не боялся не только крыс из мусоропровода, но и участкового милиционера. Еще больше масла в огонь подлила Роза. — Все мужики — сволочи, — заявила она, выслушав печальную историю подруги. — В автобусе и то места никто не уступит. А ты ждешь от них каких-то благородных поступков! — Так что же делать? — уныло спросила Анжелика. — Мстить! Мы должны бороться за свои права! Мы создадим Всемирную ассоциацию женской мести и будем наказывать любого, кто надругается над нашей честью и достоинством. Начнем с твоего отца. Вторым достанется физруку — он мне вчера двойку поставил за то, что я не умею прыгать через козла. А потом мы отомстим и всем остальным! Заговор зрел довольно долго и под конец вылился в совершенно гениальную идею. Отыскав в кладовке старую шапку-ушанку из черного кролика, мстительницы вырезали из нее кусочки шерсти и пришили под мышки папиного пальто.

На следующий день в квартире Капустиных раздался телефонный звонок. — Здравствуйте, Валентин Алексеевич. Из Комитета государственной безопасности беспокоят. Не могли бы вы зайти к нам? «Неужели они прознали, что я наклеветал на американца?» — испугался Капустин. Ох, Анжелика, Анжелика…Что же ты натворила! По дороге на Лубянку Валентин Алексеевич все пытался просчитать, о чем его могут спрашивать. «Если что — буду твердо стоять на своем, — решил он. — Да, этот Уилльямс приставал к моей дочери. Да, я ничего не выдумал. Его вышлют из страны, и все забудется».

Лейтенант Воробейкин принял Капустина в том же самом кабинете, что и Марику. — Здравствуйте, здравствуйте… Очень приятно познакомиться! — И мне очень приятно, — солгал Валентин Алексеевич, выдерживая на лице вежливую улыбку. Воробейкин открыл тощенькую папочку, в которой лежал донос

Капустина. — Ну, рассказывайте, что приключилось с вашей дочерью. — Я посчитал своим долгом доложить, что этот американец, Уилльямс, сначала устроил форменное безобразие в школе, а потом стал приставать к моему ребенку. — И в чем это выражалось? Задумавшись, в силу стародавней привычки Капустин закинул руки за голову. — Выражалось… э-э… в приставании. Я так полагаю, что этот человек хотел дискредитировать именно меня. Все-таки я — более-менее известный журналист. В этот момент он заметил, что Воробейкин не очень-то его слушает. — Простите, а вы пальтишко свое где покупали? — вдруг ни с того ни с сего поинтересовался тот. — В Лондоне, — скромно ответил Капустин. — И что, там сейчас так модно? — Цвет уж больно понравился. Правда, я его слегка утеплил: у нас ведь не Англия. — Все с вами ясно, — пробормотал Воробейкин. — Значит, вы говорите, вас преследуют американцы. — Да, преследуют. Не исключено, что за этим стоит ЦРУ. — А подслушивать вас никто не подслушивает? «А, навру ему, что подслушивают! — решил Капустин. — Надо уж доводить дело до конца». Через пятнадцать минут лейтенант поднялся и, извинившись, вышел из кабинета. — Это не наш клиент, — сообщил он своему начальнику, капитану Моисеенко. — Он просто бредит! Пришел в пальто, а под мышками у него черная шерсть пришита. Вроде как для тепла. Потом заявил, что его преследует ЦРУ, все его телефонные разговоры прослушиваются, коллеги на работе хотят сжить его со свету… — А что насчет дочки? — нахмурился капитан. — Он не в состоянии объяснить, в чем именно выражались развратные действия этого американца. Я его спрашиваю: «Так он изнасиловал ее?» — «Нет». — «Зажимал в углу?» — «Нет». Капитан потер красные от вечного недосыпа глаза: — Н-да… Кажется, к нам психи поступают чаще, чем в Кащенко. Вот что, отправь-ка ты его на экспертизу. И позвони ему на работу: поспрашивай, не наблюдается ли за ним каких странностей. А то это не дело, чтобы на телевидении параноики работали. — А с заявлением что? — осведомился Воробейкин. — Оставь в деле. Только сделай соответствующую пометку на полях: от кого и при каких обстоятельствах мы его получили.

Хоть врачи и не выявили у Капустина никаких отклонений от нормы, через неделю он был отстранен от журналистской работы. На всякий случай.

ГЛАВА 20. ОХОТА НА ВОЛКОВ

Официально никто не объявлял Мише бойкота. Его просто перестали замечать. Шли мимо, как сквозь пустое место, задевали плечами, толкали. Стоило ему войти в аудиторию, как разговоры моментально стихали, в буфете все демонстративно брали свои подносы и отсаживались от него подальше.

— На-ухо-доносор, — сказал кто-то насмешливо.

Кличка тут же прилепилась и поволочилась за Мишей, как ядро за каторжником.

Кажется, за это время он постарел лет на десять: ходил ссутулившись, на лекциях сидел особняком.

В душе его все смешалось. Он попеременно винил в случившемся то Седых, то Алекса, то себя. Но больше всего — кагэбэшников.

Зачем его подставили? Зачем дали понять Марике, что именно он доносил на них с Алексом? Ответ напрашивался совершенно тривиальный: по разгильдяйству. Кто-то что-то не просчитал, ну и брякнул, не подумавши. В КГБ ведь тоже работают не ангелы небесные.

Но самое худшее заключалось в том, что Миша потерял Лену. Все эти дни ее не было на лекциях (она плохо себя чувствовала), но он не звонил и не заходил к ней. Миша просто не представлял, как будет жить после того, как она брезгливо пошлет его к черту.

Но все сложилось совсем не так, как он ожидал.

Лена появилась на первой паре с небольшим опозданием — препод уже начал проверять список присутствующих. Все глаза устремились на нее: однокурсники ждали ее решения.

Марика знаком пригласила Лену сесть рядом с ней. Ожидая неминуемой катастрофы, Миша опустил голову.

И тут случилось небывалое. Лена прошла мимо подруги и села вместе с ним.

— Привет, — прошептала она, стараясь не смотреть по сторонам. — Ты куда пропал? Я ведь волновалась!

Все полтора часа Лена упорно делала вид, что ничего особого не произошло: она внимательно слушала преподавателя, записывала его речь в тетрадку и, не читая, складывала в сумку записки от однокурсников, которые желали получить объяснение.

Не совладав с собой, Мишка коснулся под партой Лениной ладони и так и не отпускал ее до конца лекции.

Марика подошла к Лене на перемене:

— Пойдем, дело есть.

Та оглянулась на Степанова:

— Я сейчас.

Марика затащила ее в женский туалет.

— Почему ты с ним?! — чуть ли не закричала она. — Он же предатель! Он всех нас закладывал!

— И что ты хочешь, чтобы он теперь сделал? Повесился? — тихо отозвалась Лена. — Ты и так наказала его хуже некуда.

Марика никак не ожидала, что подруга станет на защиту иуды.

— Он что же, отнекивался? Сказал, что ничего такого не было?