Невеста из ниоткуда
Шрифт:
– Приветствую тебя, славный Хирульф, сын Эйнара Могучие Руки, – подойдя, поклонился Довмысл. – Пусть будут благословенны к тебе боги.
– И я рад, что боги милостивы к тебе, славный Довмысл-хевдинг. Вижу, вы привезете конунгу красивую и достойную невесту!
Спешившись, Хирульф обнялся с Довмыслом и вежливо поклонился деве.
Та тоже отвесила поклон – раз уж тут так было принято.
– Прошу отобедать, а завтра устроим ристалища в честь благосклонных богов!
– Боюсь, что не устроим, славный Хирульф-ярл. – Воевода картинно развел руками. – Неотложные дела велят мне как можно скорее плыть к своему князю.
Викинг громко расхохотался:
– Да-а, с такой-то красавицей поспешать надо! Смотри, как бы не проведал
– Не проведает, – нахмурился Довмысл. – О том молим богов денно и нощно.
Лично ведомые Хирульфом, высокие гости вошли на просторный двор и поднялись по крыльцу в хоромы – точно такие же, связанные друг с другом срубы, какие Женька наблюдала и в Ладоге. Как и в Ладоге, княжьей невесте предоставили отдельную горницу с чисто выскобленным полом, большим светлым окном из вставленной в свинцовый переплетец слюды и овальным серебряным зеркалом.
– Отдыхай, краса дева. Коли помыться с дороги желаешь – воду нагреем, девку-рабыню пришлем.
Помыться было бы и неплохо, тем более месячные уже прошли, и Летякина с радостью закивала:
– Да-да, пришлите, помоюсь.
– А потом милости прошу на пир!
Рабыни – три молчаливые девушки, босые, в длинных вышитых платьях, наверное, Женькины ровесницы или чуть младше – поставили посередине горницы большую кадку да деревянными ведрами натаскали теплой водицы, по всей видимости, оставшейся после вчерашней бани… или по новой уже затопить успели, гостья не спрашивала, спросила другое, про ярла Хирульфа – кто, мол, такой?
– То наместник Хольмгарда и всех новгородских земель, – охотно откликнулась одна из девушек, светловолосая и светлоглазая, побойчее и поязыкастей других. – Волей Святослава-князя, тако! Ты, госпожа, подними-ка руки…
– Да зачем? – застеснялась Летякина. – Я и сама могу.
Рабыня глянула с неожиданной строгостью:
– Разве можно госпоже – и самой? А что тогда слугам делать? Зачем их кормить?
– Ну, нельзя так нельзя. – Пораженная убойной логикой, гостья согласно подняла руки.
Невольницы сняли с Женьки пояс и башмаки, проворно стащили платье и рубашку.
– Садись, госпожа, в кадку… о-от! Не горячо ли? Или, может, холодновато? Так мы горяченькую принесем.
– Нет, нет, не надо. Ни горячо, ни холодно. – Невестушка улыбнулась. – Бабушка моя такую водичку «летненькой» называла. Помню, в детстве в баню меня водила… Да! Забыла Хирульфа спросить, раз уж он тут главный. Рубахи-то другой нету? Эту б я постирала, давно уж ношу.
Девчушки прыснули.
– Да как, высокородная, нету-то? – ответила за всех светлоглазая. – Хирульф-ярл – властелин не жадный, многим от щедрости своей чего дал. Ты-от в сундук-то заглядывала?
– Нет еще.
– Так мы откроем, покажем?
Светленькая невольница шустро распахнула сундук и, по очереди вытаскивая каждую вещь, нахваливала, словно считая себя полномочной представительницей своего хозяина-ярла. Верно, так оно и было.
– От тебе и рубаха, высокородная! Глянь! Льняная, на солнце выбеленная, с оберегами вышитыми, а? Какова?
– Красиво, – плеснув водой, улыбнулась в кадке Женька.
Остальные рабыни тут же схватили корцы и начали поливать голову гостьи. Той было приятно, чего уж…
– А вот и платье! – продолжала светлоглазая. – Чистая шерсть, тонкая, крапивой выкрашена.
Новое платье Тяке тоже понравилось – не бог весть что, но… как говорится, простенько, но со вкусом.
– А вот гребень золотой из фризской земли, со смарагдами, а вот браслеты с каменьями – то нашенские, Крады-коваля работы…
– Глаз не оторвать!
– А вот бусы из камня солнечного!
– Янтарь! Господи, красота-то какая!
Пока «невестушка» принимала ванну, пока примеряла обновки да драгоценности, а потом и пир – время до ночи пролетело быстро.
Вернувшись в горницу, Женька отправила прочь помогавших снять платье невольниц, растянулась на сундуке, застеленном мягкой медвежьей шкурой, и, заложив руки за голову, недвижно уставилась непонятно куда.
Как ни странно, а думалось хорошо, отстраненно – видать, сказалась усталость, да и первый шок уже прошел. Итак… Ладога, Новгород… Все эти корабли, люди… кровавые схватки! Трупы, можно сказать, валились под ноги – и это никого не смущало. Совершенно нормальное поведение для десятого века! Раннее Средневековье, блин. Вот ведь угораздило! Хорошо хоть, за княжну выдавали, иначе б давно обслуживала всех подряд – не забалуешь, не выпендришься. А пропасть можно и сейчас… и там, в Киеве. Как к ней еще князь отнесется… брр! Это ж с дикарем придется спать! Лучше уж сбежать по пути – раз заговор «на открытие врат» в сторону десятого века сработал, так, может, сработает и в другую – в двадцать первый обратно? Может, так, а может, и нет, но проверить нужно. Однако как теперь до той кручи добраться? До Выдь-реки. Опять через Новгород к Ладоге, там по Сяси-реке и дальше… куда? А до Ладоги как, на чем, чего по пути кушать? Ну… можно гребень продать. Однако ж ее же ловить будут, всенепременно будут – и помают, и найдут – слишком уж она от здешних людей отличается, любой скажет – чужая. И это еще не говоря о том, что ее стерегут вообще-то! И довольно строго – ну, как же, она ж, Женька-Малинда, единственная надежда этих уродов, Довмысла и Стемида! Те и присматривают. И если что – убьют или… или даже чего похуже сделают – не сразу убьют, замучают, с этих придурков станется, как два пальца… Нет, сейчас, по пути, не убежишь – слишком уж стерегут зорко, присматривают – Женька все ж не глупой девчонкой была, понимала это прекрасно. Но с другой стороны – сейчас не убежишь, а потом, из Киева-то, гораздо труднее будет! Да и кто сказал, что и там стеречь не будут, она же – княжна. Хотя у княжны-то, верно, вольностей-то побольше… Блин, Святослав еще этот… жених! Господи-и-и, чего же делать-то? Что – безвыходное положение, что ли? Тупик? Ну нет! Еще поборемся! Еще поглядим, устоим все, выберемся, в конце-то концов, она, Женька Летякина, умная, образованная – ну, почти образованная, – а эти, местные, лишь толпа поклоняющихся идолам дикарей! Посмотрим, кто кого. Посмотрим…
Глава 4. Лето. Киев. Невеста
Теплый солнечный лучик, проникая в горницу сквозь вставленную в оконный переплет слюду, падал на Женькин лоб разноцветной радугой, веселыми искорками заглядывал в глаза, щекотал.
Девушка приподняла веки, улыбнулась. Ей было сейчас хорошо и спокойно, то ли от того, что не нужно больше никуда ехать – плыть на надоевшей до чертиков ладье, а скорее, от вдруг нахлынувшего ощущения детства; вот так же лежала когда-то у бабушки в деревне, щурилась, медленно просыпаясь от рвущегося в комнату солнца, краем уха слушая доносящийся с кухни шум – звук льющейся из рукомойника воды, звон посуды, приглушенные голоса.
Как давно это все было, господи-и-и! Даже не верится. Ага… Женька хмыкнула себе под нос – а в сегодняшнее-то верится? Горница эта, устланное мягкой периною ложе, широкие лавки, сундуки, резное деревянное кресло. Киев, блин… Десятый век! А душно-то как! Ну, правильно, солнце-то поднялось, жарит.
Соскочив с ложа, девушка подбежала к окну, прикидывая, как бы его открыть, распахнуть напрочь? Никакой фурнитуры что-то не наблюдалось… Но ведь должно же оно открываться, иначе с ума можно сойти от жары. Нет… ну, как же? Ага, вот какие-то выступы… потянуть… ухх!!!