Невеста Короля Воронов
Шрифт:
— А что ты можешь, Двуглавый? — отчетливо произнесла Лукреция, и Бьянка отшатнулась, словно ожегшись. — Что? Король дал тебе понять, кто сильнее. Будешь сопротивляться — так я и Бражнику укажу, где прячется Враг. Так что не мешай мне делать то, что я хочу!
Бьянка лишь качнула головой, изумленная.
— Я вижу твои желания, — прошептала она, глядя в темные безумные глаза сестры. — Я чувствую их! Не смей трогать Королеву! Поверь мне — я борюсь! Мне помощь нужна, и обратиться мне не к кому! Помоги мне… Прошу! Не бросай меня! Помоги…
— Не сметь! А то что? Выдашь меня?! Я не хочу этого делать! Не хочу тебе помогать! — зло
Бьянка прикрыла глаза.
Она уже слышала хохот Барбароха, издевающегося над нею и ее неловкой попыткой получить помощь. Руки ее крепко ухватились на стол, так, что, казалось, никакая сила не смогла б их разжать.
— Беги, Лукреция, — произнесла Бьянка, чувствуя, как Барбарох в ее душе точит когти. — Беги!
Ее голос страшным воем оглушил Лукрецию, снес со стола колбы и пробирки, и девушка отпрыгнула от сестры, которую, казалось, ломал и корежил жуткий приступ.
— Беги, глупая…
Голос Бьянки стал грубым, хриплым, тонкие пальцы, жутко изгибаясь, стали по одному разжиматься, и Лукреция поняла — девушка из последних сил борется с подселенцем, чтобы не напасть и не свернуть ей шею тотчас.
— Беги…
Бьянка почти хрипела, задушенная Барбарохом, глаза ее закатились, но она все еще отчаянно цеплялась руками за стол, не позволяя злодею взмахнуть крыльями и напасть на сестру. Зрелище это было настолько жутким, что Лукреция даже не подумала о том, что может сейчас, сию секунду убить Бьянку, которая беззащитна, покуда не дает воли своим рукам. Она ухватила со стола свой эликсир и в ужасе рванула прочь, вопя, как одержимая.
Глава 20. Три невесты Короля. Анна
…Почему же ты не пришел сам?!
Отчего не стал говорить со мной?! Отчего слова какой-то девчонки с некрасивым и злым лицом для тебя важнее меня, той, которую ты любишь?! Ты ведь говорил, что любишь…
Анна проплакала весь день.
Ей не хотелось ни есть, ни спать, хотя она легла на постель и лежала там неподвижно, закрыв глаза. Беспокойство, нудное, тягостное, одолевало ее, девушка никогда раньше не испытывала такой давящей тяжести. Если бы она спросила у кого-то, что это за чувство не дает ей вздохнуть свободно, ей бы ответили, что это ощущение позора, стыда. Но спросить было некого; а сама девушка раньше не попадала в такие щекотливые ситуации. Ни у кого на свете не было повода упрекнуть ее в предательстве, а отца с его гневными тирадами она просто вычеркнула из памяти, самого уличив в этом самом грехе.
"Королева должна быть на голову выше всех в верности Королю".
— Но ведь я верна! — стонала Анна, горячим лбом уткнувшись в шелковое покрывало на постели. — Я верна! И именно поэтому не могу сказать, поставить под удар все и всех…
Сначала она малодушно хотела рассказать все Королю о Бражнике и про бой в саду, но потом вспомнила его предостережение, и с горечью поняла, что ее мучения — это бремя Королевы.
"Больше думать и заботиться о Короле и королевстве, чем о себе и собственном благе… — с тоской думала Анна. — Так и есть. Эта тайна может привести меня на плаху, но что поделаешь? Говорить о том, что Король ослаб, о том, что его верный слуга, хранящий его от злых духов, ранен, небезопасно. Нет, я не скажу ему ничего. Потом, когда Бражник поправится… Но не сейчас. Но все равно… Отчего же он не пришел поговорить со мною?! Значит ли это, что он не верит мне, что он больше не любит меня, не хочет видеть? Значит ли это, что он потерян для меня навсегда?! "
Может быть, Анна немного утешилась бы, если б узнала, что Король проговорил с Коршуном едва ли не до позднего вечера, и, может, поэтому в течение дня не нашел времени, чтобы навестить свою супругу.
Вероятно, она даже обрадовалась бы, услышав, что Король ответил на колкость, брошенную Коршуном в адрес Королевы.
— У нас, — с брезгливым выражением на лице, произнес Коршун, — неверных жен казнят вперед тех, кто посмел рассказать об этом, во всеуслышание.
Коршун очень хотел унизить Короля; и еще больше он хотел, чтоб тот попытался сохранит лицо перед послом и казнил Королеву — поспешно, стараясь угодить, заискивающе глядя в глаза.
Король однако остался глух и на этот выпад Коршуна не отреагировал; он всего лишь пожал плечами, его зеленые глаза остались спокойны.
— А у нас не принято перенимать обычаев другой страны, — ответил он. — В своем королевстве я устанавливаю порядки сам. И в какой последовательности казнить провинившихся — тоже.
Если бы у Анны было то чутье, каким магия наградила Короля, она непременно поняла бы, что Король не разлюбил ее. Даже несмотря на чудовищное обвинение Лукреции, которое ему было словно пощечина, даже несмотря на уязвленную гордость, он не мог забыть ласкового утра и тех слов, что говорил Королеве, отогревая ее замерзшее после прогулки тело. Он повторил бы их снова и снова, потому что эти признания приносили ему невыразимое удовольствие. Он всмотрелся бы в ее глаза и рассмотрел бы в них правду! Он вытряс бы из нее слова признаний, но…
"Именно сейчас, когда я так жажду услышать от нее оправдания, я могу обмануться, — думал Король, с трудом подавляя в себе желание все бросить, оставить посла и пойти объясниться с Королевой. — Именно сейчас я рискую услышать не правду, а лишь то, что хочу услышать".
И он сдерживаю свои порывы и терпел горячее желание пойти к Анне.
Но одно желание он стерпеть все ж не смог.
Крутя в длинных пальцах подаренную Королевой жемчужину, Король с досадой думал, что если б не Лукреция, то его желание заняться любовью с Королевой осуществилось бы намного раньше, чем он планировал. От посла можно б было легко отделаться, сославшись на то, что Королева напугана и неважно себя чувствует. И тогда…
Король и сам не заметил, как прочел заклятие, как выдохнул три тайных слова, адресуя их перламутровому шарику, зажатому в его руке, и его дыхание сгорело горящую жаром поверхность жемчуга.
…Анна, задремавшая было в своей постели, забывшаяся тревожным сном, подскочила, прислушиваясь к сонной тишине. Дрова в камине почти прогорели, в комнате царил полумрак, и прикосновение… Девушке показалось, что в комнате она слышит осторожные шаги; кто-то будто бы склонился над нею и коснулся ее бедра, отчего она и проснулась. Это мог быть только Король; прикосновение было такое страстное и такое смелое, что так касаться Королевы мог только он.