Невеста Короля Воронов

Фрес Константин

— Еще слово, — зарычал разозленный Барбарох, — и я кину тебя… во Врата. Туда, где может выжить лишь Король. Твой разум потеряется там, и мы посмотрим, кто из нас ничтожество.

Бьянка расхохоталась еще звонче, так беззаботно, словно она на балу, и очередной поклонник нашептал ей на ушко какую-то глупость. Всплеснув белоснежными крыльями, Бьянка сорвалась с места и белой сумасшедшей птицей метнулась туда, к раскрывающимся перед Королем Вратам.

Сверкнуло в тусклых лучах острое копье, но его лезвие лишь срезало пару перьев на белом хвосте. Бьянка увернулась

из-под разящего выпада Бражника и рассмеялась и ему в лицо тоже, ликуя и кувыркаясь в небе, словно породистый голубь. В умении летать ей не было равных, и от виражей, что выписывало ее птичье тело в небе, голова кружилась даже у Барбароха. Он оглушительно орал, порываясь закрыть голову руками, но в теле птицы Бьянка была его сильнее, и ор его тонул в ее хохоте.

— Целься точнее, Бражник! — прокричала Бьянка и снова покатилась со смеху, забавляясь тем, что тот уже дважды не сладил с нею.

Врата все шире раскрывались перед Королем, нетерпеливо взмахивающим черными, словно бездонный Космос, крыльями; страшный слепящий свет бил оттуда, растворяя все предметы вокруг — увитые мертвым плющом створки ворот, замершую на садовой дорожке Королеву, и безумную белую птицу, бесшабашно мчащуюся навстречу губительному сиянию.

— Безумная! — прошептал Бражник, проводив невидящим взглядом Бьянку и услышав волшебный всплеск света. — Высшая из Рода Воронов…

Вслед за ней во Вратах исчез, растворился Король, и сияние погасло, створки со скрипом закрылись, совсем как обычные ворота, потревоженные ветром, и все стихло.

Глава 23. Королевское благословение

Бьянка была в отчаянии, бросаясь в Тайные Врата. Несмотря на заливистый хохот, на бесшабашный полет, на издевки над Барбарохом — она боялась, до темноты в глазах боялась смерти и боли. Но слепящий свет, где собирался скрыться Король, манил ее, и Бьянка подумала — а отчего бы не там? Почему ее смерть должна быть обязательно отвратительна, страшна и грязна, отчего она не может быть ослепительна и прекрасна до сумасшествия?

И Бьянка нырнула туда, рыдая от горя и страха, и желая в тоске попасть туда же, где сейчас пребывает ее сестра, Лукреция.

«Смерть примирит нас, — думала Бьянка, растворяясь в ослепительной белизне. — И в далекой стране за чертой я не буду одинока…»

Но вот странная вещь!

Свет, ослепляющий ее, начал тускнуть, пропадать, и очень скоро Бьянка обнаружила, что летит свободно в темнеющем вечернем небе, и впереди виднеются какие-то постройки, крепостная стена и темные провалы окон на стенах замка… Замка коршунов, несомненно! Только у них дома грубые и тяжелые, окна — словно вырубленные топором квадраты.

Барбарох, кажется, упал в обморок, не вынеся ужаса полета и испугавшись света. Бьянка прислушивалась к тишине в своем разуме и усмехалась. И этот ничтожный человек пугал ее чем-то?! Этот рыхлый, никчемный любитель помучить, который на поверку оказался отчаянным трусом, который не мог перенести и намека на страдания — верно оттого, что слишком хорошо знал, какую боль можно причинить, — который напугался бы и занозы, загнанной под ноготь, осмелился стать Двуглавым?! В глубине души Бьянка надеялась, что он тут же и помер, но тяжесть на сердце и темнота в путающихся мыслях говорили ей обратное — Барбарох был жив…

Но сейчас ей не хотелось думать о Барбарохе и гадать о том, что с ним произошло. Бьянку больше беспокоило то, отчего ее вынесло именно сюда, в земли Коршунов, когда она молила о вечном покое и о близком человеке в посмертии. Недолго думая, она взлетела на подоконник окна, которое маячило перед нею, и скакнула в комнату.

Отсеченные Бражником перья обратились в кружевную оборку, которая волочилась за Бьянкой, туфельки ее, испачканные в королевском саду, все еще были мокры и оставляли на полу темные следы, но сомнений быть не могло: она перенеслась за многие земли, за леса и моря, и оказалась в землях у Коршунов, а не в посмертии.

В посмертии не нужны дома. В посмертии на грубых столах не стоят угощения и крепкое вино — Коршуны предпочитают пить очень горький алкоголь, от которого перехватывает дыхание и сразу слабеют руки и ноги. В посмертии не разжигают каминов, чтобы согреться, не кутаются в меха, сидя близко к огню, и не тянут дрожащих ладоней к пляшущим языкам пламени…

— Лукреция!? — удивленная, воскликнула Бьянка, приглядевшись к человеку, скорчившемуся в неудобном кресле с высокой спинкой у камина. — Это… ты?!

Лукреция не ответила; она лишь обернулась к сестре и посмотрела на нее таким взглядом, что Бьянка отшатнулась. Глаза Лукреции были пустыми, словно замерзшими, подернутыми льдом.

— Ты жива?! — потрясенная, произнесла Бьянка, шагнув ближе к сестре. Та не ответила, отвернулась к огню и потерла ладони, словно ей все еще было зябко. — Ты спаслась, о, святые крылья! Королева не убила тебя, какое счастье! Но… Отчего ты молчишь? И что ты делаешь тут, у Коршунов?..

Бьянка оглянулась, словно до нее только что дошло, где она и радость ее поутихла.

— Этот же самый вопрос я могу задать и тебе, — зло ответила Лукреция, ухмыляясь и кутая плечи в меха. — Что ты тут делаешь? И как добралась сюда так быстро?

— Я, — Бьянка замешкалась на мгновение, но потом подавила свой страх и сомнения, и ответила прямо и честно. — Ты же знаешь, я одержима. Я ношу в своем разуме чужака, и он…

— Он Двуглавый, — тусклым, безжизненным голосом подвела итог Лукреция, все так же глядя замороженными глазами в огонь. — Точнее, вы оба и есть Двуглавый. Я знаю это, я это сразу поняла. И что же?

— Я хотела убить себя, — со стыдом отозвалась Бьянка. — Я кинулась в свет. В Тайные Врата. Он, тот, второй, что живет в моем разуме — он заставлял меня делать ужасные вещи… убивать… предавать… я не хочу всего этого, я избрала смерть! Ты себе не представляешь, как это страшно и мерзко — то, чего он хотел от меня…

— А я наоборот, — глухо ответила Лукреция, снова с ненавистью глянув на Бьянку. — Я убью любого, предам и обману, лишь бы выторговать у смерти еще хоть час, хоть миг. Поэтому я тут.