Невеста миллионера
Шрифт:
— Возможно…
То есть даже этого не скажешь? Ладно, но мне непонятно как там так быстро появились братья? И о них в начале истории не было ни слова…
— Но она же спаслась? Неужели вы думаете, что молодая девушка могла убить крупного мужчину?
— Не знаю, но в этой истории точно есть белые пятна.
— Так закрасьте их красками, — улыбается чертовка, но в глазах нет веселья, лишь тяжелая грусть.
— Где искать истинный вариант истории?
— В сказках.
— Что? Это сказка? Из тех, которые рассказывают на ночь.
— Конечно, ведь именно сказки должны учить, что за любую ложь, любопытство, предательство
— Мы сейчас не о твоей истории говорим.
— И о ней тоже. За все нужно платить. Но порой оплаты недостаточно, — посмотрела она на кресло. — Порой нужно нечто больше. Раскаянье. Вы чувствуете его, когда думаете о тех, на кого вы спорили?
— А должен?
— Не знаю, — подошла она так близко, что в нос ударил любимый запах ванили, тело напряглось, когда она чуть наклонилась. — Но мне бы очень хотелось, чтобы нашли в себе силы ощутить это чувство. Порой он очищает душу.
— Гораздо лучше мою душу очистит секс с монашкой. Но раз ее нет, так может ты…
— Забавно, Харитон. Вы так боитесь боли, что не хотите даже мысли допустить о наличие совести в своей душе. Потому что раскаиваться за свои поступки всегда больно.
Я долго смотрю ей в глаза. Нас разделяет поднос, которым она спокойно может зарядить мне по голове — для этого она его и взяла. Но это не мешает мне дотронуться до острой коленки и насладиться ее дрожью.
— Строишь из себя умную психологиню? А сама боишься признаться себе в своих желаниях. Боишься, что я раскрою твои тайны, что узнаю, какая ты на самом деле. Какая ты, Ева?
— Сейчас такая, какой хотите меня видеть вы. Сексуальная, красивая, уверенная в себе и знающая себе цену. Так скажите, с чего мне под вас ложиться и становится предметом очередного спора?
— Я на тебя не…
— Лжете! Вы поспорили с самим собой сможете ли уложить меня в свою постель и вас бесит, что вы проигрываете, потому что я не боюсь своих желаний, я знаю, чего хочу. — Внезапно ее рука касается твердого паха, и она легонько сжимает пальцы, делая меня фактически своим рабом. — Но это не значит, что я как собака бросаюсь на любую брошенную кость. Сначала, Харитон Геннадьевич. — вкрадчиво добавляет она. — Вам придется надеть на меня ошейник и только потом я буду есть с вашей руки. А до этого уймите свои фантазии.
Вот только ее слова имеют прямо противоположный результат. Я зажимаю ее руку в своей, не даю даже дернуться. Она расширяет глаза, пытается перевернуть надо мной поднос, но я откидываю его сторону, вынуждая Еву приблизить свое лицо к моему.
— Когда я надену на тебя ошейник, ты не только будешь есть с руки, ты будешь доставать язык по первому требованию и брать то лакомство, которое я тебе скажу, поняла?
— Отпустите, — пискнула она, но я лишь сильнее переживаю тонкое запястье, заставляя двигать по себе рукой все быстрее. И быстрее, чувствуя, как ее дыхание учащается, а мое спирает от стремящегося стремительно вверх удовольствию. Но все обрывается мгновенно.
— Так, так, так. Я думала мой брат изменился после того, как стал инвалидом. Но нет, он все так же любит шлюх… — Ева отстраняется и стремительно выходит из кабинета, а Ника смотрит ей вслед. Как обычно, одетая в вульгарное платье мини и черные ботфорты. Ладно хоть лицо не измазано косметикой. — Блондинка? Серьезно? Я думала ты их терпеть не можешь.
Глава 27.
Я забегаю в свою комнату, прямиком к ванной, где включаю кран и начинаю ополаскивать лицо ледяной водой. Снова и снова. Но жар не спадает. Лицо горит, словно его обмазали перцем. Во рту сухо и принимаюсь полоскать рот. Еще. Еще. Прошлое. Оно как огнем ласкает мозг, подсовывая новые и новые картинки. События, последствия ошибок. Глупых ошибок наивной дуры, которая просто хотела быть счастлива. Хотела быть красивой. Была уверена, что счастье заключается в красоте и стройности. Женщины глупы, если думают, что именно это сделает их жизнь проще. Теперь в зеркале другая. Я вижу стройную, красивую блондинку, вижу, как хороша и чиста ее кожа, как шелковисты волосы, а одежда струится по телу свободно и легко. Но где же то счастье? Существует ли оно вообще? Я была уверена, что мне станет легче, если я отомщу этому напыщенному козлу, человеку, из-за которого начались все беды, просто потому что однажды мои молитвы были услышаны, и он заметил меня. Вдруг обратил внимание. Бойся своих желаний.
Я получила Харитона на один раз, но цена оказалась слишком высока. Я стала красивой, но и это осталось не без последствий. Так есть ли смысл в той мести, которую я приготовила для Харитона, обвиняя его во всех своих бедах. Поймет ли он когда-нибудь, что именно натворил. Вспомнит ли девчонку, на которую поспорил, а на утро посмеялся?
Эти истории… Я словно сама ковыряю рану, которая заросла корочкой. Снова и снова ковыряю и с жадностью вампира слушаю о жизни Харитона. Не топлю ли я себя сама, оставаясь здесь и дергая тигра за усы. Как он поступит, если все узнает?
А сестра. Не знак ли это, что мне пора сматываться. Ведь с ней мы виделись чуть чаще, она может меня узнать в любой момент.
Дергаюсь, когда слышу звук открываемой двери. Быстро стираю капли полотенцем и выхожу из ванной. Ника. В моей комнате.
Спокойно открыла дверь и осматривает комнату, словно здесь ее территория, словно в этом доме никто не смеет ей перечить. Она всегда такой была. И я ненавидела ее, но и жалела всегда. Я помню, как увидела ее впервые, она была пьяная, еле держалась на ногах возле машины.
Я встретила ее после пробежки. По вечерам я бегала, снова и снова пытаясь согнать жир, который словно врос в меня. Ничего не помогало. Даже десяти километровые пробежки. Я могла бежать и не задыхаться, но я не могла скинуть ни грамм.
— О, толстуха, — смеялась Ника, вылезая из своей новенькой машины. Красной как закат. Я ненавидела такие. В одной из такой разбился мой брат. — Все бегаешь. Смирись с тем, что ты никогда не станешь такой как я. Нормальной.
— Если нормально быть пьяной шлюхой, то я, пожалуй, пас, — собиралась я пойти к своим воротам, но она вдруг схватила меня за косу и дернула.
— Пытаешься меня унизить? Легко быть любимой папиной дочкой, да? Твой папочка очень добрый? И мамочка так сильно его любит.
— Отпусти, Ника, мне надо идти.
— Конечно, конечно, — потянула она меня все сильнее и вдруг ударила головой о свою машину. — Только знаешь, что я скажу тебе, жирная дрянь. Хочешь, открою тайну, вылью, так сказать, свою грязь на тебя.