Невеста палача
Шрифт:
С этими словами Гордей действительно развернулся, пошел к выходу, и уже через мгновение Дарина осталась в комнате одна, наедине со своими мыслями.
Вернувшись, Гордей обнаружил Дарину на койке, которою указал ей. Она лежала одетая, свернувшись калачиком, лицом к стене.
– Спишь? – тихо, но разборчиво спросил мужик, и когда ответа не последовало, хмыкнув, проследовал в прилежащую соседнюю комнату, где стояла большая дубовая кровать. Через несколько минут он уже крепко спал.
Дарина же напротив, как ни старалась, уснуть не могла. Сердце девичье щемило, душа стонала. Она размышляла над поступком родного отца, над поспешностью и непреклонностью решения, круто меняющего уклад её привычной жизни. Разумеется, медовыми дни прошлого не назовёшь, но стать женой палача,
Посеяв долгими безмолвными уговорами в душе семя надежны, невеста палача тяжело вздохнула, перевернулась на другой бок, и погрузилась в беспокойный, но спасительный сон.
Глава 4
Солнце высоко повисло в небесах, стараясь нагреть холодную влажную землю, поросшую сочной молодой травкой, а Дарина по-прежнему суетилась по кухне, с раннего утра занимаясь домашними делами. Минула целая неделя с тех пор, как палач назвал её своей невестой, привёл в дом, дав возможность спокойно обживаться, и за это время девушка должна была свыкнуться с новым положением, но она по-прежнему чувствовала себя неуютно, несмотря на то, что Гордей почти не находился дома.
Поставив на деревянный стол свежеприготовленную кашу, Дарина взглянула на дверной проём, ведущий в соседнюю комнату. Надо успеть подмести там. Слишком большого труда это не составит, комната невелика, впрочем, как и всё жилище мужика. Но всё же в сравнении с отцовской хатенкой, этот казался довольно просторным.
Жилище Гордея представляло собой основную комнату с выходами в хозяйскую спальню и на кухню. В ней располагалось небольшое количество убранств: койка, служившая постелью Дарине, да огромный деревянный резной сундук. Покои Гордея представляли собой более воодушевляющее зрелище. В середине располагалась массивная дубовая кровать с пуховой периной, накрытая сатиновым покрывалом, подле неё лежал половик, выцветший, с краями слегка обтрёпанными, но без дыр и плесневелых пятен. Возле стен расставлены сундуки, наполненные хозяйским скарбом, деревянный столик разместился неподалёку, на нем, в небольшом железном подсвечнике покоился огарок свечи. Некоторые из вещей выглядели неподходяще большими для помещения скромного размера, но мужик редко разговаривал, что оставляло его прошлое в тайне, и выяснить откуда тот или иной предмет, да и сам откуда пришёл, не представлялось возможности.
Большую часть своего времени Дарина проводила на кухне, обустроенной дубовым столом, скамьями и печью, от которой в зимние деньки обещало растекаться во все углы приятное тепло.
Взяв веник, девушка прошла в основную комнату, руки принялись за работу, а мысли побежали прочь, рисуя разнообразные картинки перед невидящими реальность глазами. Страхи её немного поутихли, но досада и непонимание никак не хотели покидать наивное доброе сердечко. Возможно, зря себя растревоживает, ведь пока Гордей относился к ней хорошо, а точнее, вообще никак не относился. Он не бранился, как отец, не кричал, не тиранил, мало разговаривал, приказы не отдавал. Молчал он и о дне венчания, но Дарину устраивал подобный расклад вещей, потому как, покуда не венчаны, то и ложе супружеское делить не пристало. Но всё же Дарину что-то постоянно тревожило, иногда сердце начинало само по себе бешено колотиться, слёзы набегали на глаза, печаль наваливалась тяжёлым камнем на грудь так, что дышать становилось невозможно. В такие моменты приходилось заставлять себя глубоко вдохнуть безжизненный воздух, смахнуть солёных предательниц с влажных ресниц, и принимать за работу, стараясь пустить мысли в иное русло. Тоска отступала и в моменты, когда вспоминалось о скорой необходимости трудиться на засеве полей, где требовалась помощь, в которой девушка никогда не отказывала. Конечно, несколько последних деньков моросил мелкий весенний дождик, из-за чего посевная могла затянуться, но этот факт огорчал менее всего. Дарина отчаянно старалась верить в хорошее, приободриться, отгоняя неприятные жалящие доводы разума, не подозревая, что старания напрасны.
Гордей вернулся, когда солнце наполовину закатилось за горизонт, роняя на вымокшую от дождя землю, последние лучи уходящего дня. Он бесшумно отворил входную дверь, прошёл в комнату, навис над дремавшей на койке Дариной. Та непроизвольно напряглась, инстинктивно ощутив присутствие мужика, и опасность, исходившую от него, но повернуться, встретиться лицом к лицу, не рискнула, неосознанный страх сковал движения.
– Спишь? – тихо позвал палач.
Вопрос прозвучал безобидно, глупо, но Дарина непроизвольно вздрогнула при звуке голоса будущего мужа, сжалась, по спине побежали неприятные мурашки.
– Повернись, – шёпот превратился в низкий хрипловатый рык, – повернись, взгляни на меня.
Девушка попыталась шевельнуться, но тело отказывалось слушаться, казалось вместо крови в жилах растекается плавленый свинец, наполняющий тяжестью, бросающий в жар, заставляющий сильнее ощутить надвигающуюся беду. Стараясь справиться с наваждением, она собрала остатки воли в кулак, отвернулась от стены, села, опустив глаза в пол.
– Погляди на меня, Дарина, – не унимался Гордей, в голосе послышались нотки раздражения.
Ничего не оставалось, лишь повиноваться, но, когда девушка подняла глаза, то ужаснулась. Мужик, огромной, непреодолимой скалой нависал над ней, зрачки расширены, взгляд горит безумным, адским огнём, губы искривила злобная усмешка. Несчастная невеста невольно охнула, внимание привлекли руки палача, до самых локтей испачканные свежей кровью. Представленное зрелище заставило сердце гулко удариться о грудную клетку и остановиться, отдавшись на короткое мгновение во власть объятий смерти. Но лишь биение возобновилось, ритм оказался столь быстрым, что оно едва не разломало тонкие рёбра, стремясь вырваться на волю.
Не переставая изображать подобие улыбки, Гордей потянулся к Дарине, схватил под локоть и рванул на себя. В это мгновение девушка поняла, ее будущий муж безумен! Придя в отчаяние, попыталась высвободиться, упершись ладонями ему в грудь, но хватка невероятной силы пресекла старания так, что её попытки оказались сравнимы с трепетанием бабочки зажатой в могучий кулак.
– Нет! – громко выкрикнула она, почти оглохнув от собственного вопля, но палач не отпустил, наоборот, лишь крепче прижал к себе, распаляясь.
Нарастающий страх окончательно завладел сознанием девушки, она знала, кожей ощущала, что сейчас случится беда, непоправимое, то от чего нужно спасаться любой ценой. Вырвавшись из власти оцепенения, она стала брыкаться, извиваться, царапаться, кусаться, словно пойманный в силки зверёк. Но безнадёжные трепыхания лишь раззадорили Гордея, и, подхватив неистово сопротивляющуюся бунтарку на руки, словно паук, пресекая движения жертвы, потащил в спальню на большую постель.
– Уймись, Даринка, – захрипел он, – чего противишься? Мне после казни утишиться надобно! Приласкай меня!
С этими словами, палач швырнул несчастную на неизмятое ложе, и рухнул сверху, навалившись на неё всей тяжестью тела, подминая под себя.
Крик готов был сорваться с уст Дарины, но мужик зажал нежные уста ладонью, а другой рукой принялся задирать подол сарафана. Неуклюжее действие не заняло много времени, и через мгновение, сопротивления девушки оказались бесполезны. Раздвинув коленом ноги невесты, приспустив штаны, и устроившись поудобнее, Гордей с силой вошёл в нежную плоть жертвы, продолжавшую трепыхаться, стараясь высвободиться. Та закричала от резкой, нестерпимой боли, но рука насильника, прижатая к девичьи губам, заглушила неистовый вопль. Палач словно не замечал, какие страдания причиняет несчастной, и продолжал двигаться, раскачиваясь, кряхтя, с шумом выгоняя воздух из лёгких, тем самым, усиливая страдания девушки. Его действия казались Дарине ужасной, непрекращающейся пыткой.