Невеста Повелителя Времени
Шрифт:
— Из готового не подберём. Неа. Таки девочка из серии: "Берёшь в руки — имеешь весч", как говорит наш закройщик. Будем творить экспромтом. Где хотите делать талию?
Из огромного сундука он выдернул какие-то тряпки, накинул на меня, что-то откромсал, где-то подшил, два раза дал мне по шее, чтобы не крутилась. И, наконец, повернул к зеркалу. Я ахнула. Буквально из ничего он сотворил волшебное платье, которое стройнило меня килограмм на пять. А кроме того, непостижимым образом он умудрился вылепить мне фигуру, и даже талию.
— Бог! — зарыдала от счастья мама. — Я твоя должница. Хочешь, выйду за тебя
— Спасибо! Лучше включи меня в завещание, — улыбнулся он.
Когда мы со Стасом вошли в актовый зал, где проходил новогодний бал, у всех, включая учителей, вытянулись лица. Одноклассницы сквозь зубы поздравляли меня с праздником, шаря глазами по платью. Тогда-то я и познакомилась в первый раз с бомбардировкой женскими взглядами. Даже наша классная смотрела на меня во все глаза. Снежаны нигде не было. И я немного успокоилась. Потому что всю ночь накануне переживала, что она явится на бал, красивая, как топ-модель, и предъявит права на Стаса. Больше всего я боялась, что она будет крутиться рядом с нами. А если поставить эту спортсменку-чемпионку рядом со мной, то сравнение, естественно, не в мою пользу. Но обошлось. Директор быстро скомкал официальную часть, наскоро поздравил всех с Новым годом. И все с облегчением перешли ко второй части: к банкету. Или, как говорили мои одноклассники: к бухачу.
Заиграла музыка — романтический медляк. Стас пригласил меня танцевать. Я положила руки на его широкие плечи и расслабилась, закрыв глаза. Где-то там шумели голоса и звенел девичий смех. А я была в своем мире исполнившейся мечты. Любимый мужчина обнимал меня за талию и мягко вел в танце. Я так разомлела, что даже сначала не услышала как смолкла музыка.
И, что главное: не услышала свой голос, который раздавался из всех динамиков. Я пришла в себя только тогда, когда меня грубо дернули за пояс платья.
— Эй ты, жаба! Отлепись уже от моего мужика! — раздался над ухом голос Снежаны.
Я открыла глаза и оцепенела. Весь зал замер. А из радиорубки, чью трансляцию слышали даже в самых отдаленных школьных уголках, доносился мой дрожащий, прерывающийся от волнения голос.
7.3
— Я полюбила тебя, Стас, в ту самую минуту, когда увидела в первый раз. Потому что как можно не любить тебя? Самого лучшего на свете! Самого красивого. Ты не замечал меня. И это правильно. Кто я рядом с тобой? Помнишь, как у Шекспира?
Встань, солнце ясное, убей луну -
Завистницу: она и без того
Совсем больна, бледна от огорченья,
Что, ей служа, ты все ж ее прекрасней.
Ну скажи, что я дурочка. Такие слова должен говорить мужчина своей любимой. Но ты не скажешь. Поэтому я произнесу их: нет никого красивее тебя. Ты — солнце в моем небе. И ты — луна моих ночей. Не волнуйся! Я ничем не потревожу твой покой. Понимаю, что не подхожу тебе. Просто я так тебя люблю, что не в силах скрывать это. И хотела, чтобы ты всё знал. Где бы ты ни был, я всегда буду думать о тебе. И тенью неслышно скользить за тобой. Помнишь, ты как-то разбил нос на физре и тебе дали платок? Я его тихо украла из мусорного бачка в медпункте. Он под моей подушкой. На нем засохшие капли крови. Твоей крови. И каждый вечер я целую этот платок. Что еще сказать? О тебе я могу говорить часами. Но не хочу утомлять и быть навязчивой. Хотя не удержусь и скажу еще раз: я люблю тебя, Стас! Люблю, люблю, люблю, люблю, люблю, люблю…
Мой голос смолк. Стас стоял, опустив глаза. Снежана нарочито медленно подняла руки и захлопала. Каждый хлопок гвоздём вбивался в мои виски.
— А чего никто не ржет? — спросила она. — Это же так прикольно! Жаба возомнила себя Джульеттой! Лягушка, но не царевна! Даже если тебя вся школа перецелует, ты такой и останешься.
— Перестань! — прошептал Стас.
— Что? — взвилась она. — Тебе что ее жалко? Поплыл, да? Тогда мы не будем вместе. Помнишь условие договора? Ты разводишь лягуху, и мы с тобой мутим. Скажи при всех, что она жирная жаба. Иначе я тебя пошлю!
— Хватит, Снежа, — прошептал Стас. — Она свое получила. Теперь я должен получить свое от тебя.
— Нет, не хватит! — завизжала она. — Я хочу это услышать! Будь мужиком! В конце концов, делаешь что-то, так делай до конца.
Я молча смотрела, как размыкаются его губы. Как он поднимает глаза, смотрит на меня и снова опускает их:
— Жаба, — вылетает мерзкое слово из его рта.
— Громче и чётче, — требует Снежана.
— Жа… — Стас не успевает выговорить это слово еще раз.
— Заткнись! — подоспевший мне на помощь физрук со всего размаха вкатывает Стасу затрещину.
Потом поворачивается к Снежане и шипит:
— Чего ж тебе, тварь мелкая, не хватает? Что ж ты с жиру бесишься? И откуда-то вы только такие беретесь, мерзота малолетняя? Пойдем, Оксана! — физрук ухватил меня за рукав платья и потащил за собой.
Мои ноги отказывались идти. Физрук подхватил меня под руки, приподнял и вынес из зала.
— Так, давай-ка ко мне! — распорядился он, продолжая волочить меня. — В подсобку. Я тебе чаю налью и позвоню твоим, чтобы приехали и забрали. У меня тебе спокойно будет.
Я ему не отвечала. Мне было всё равно. Даже не видела, куда он меня тащит. Не слышала, что он сказал моей маме по телефону. Перед глазами стоял крупный план, как в кино: губы Стаса на весь огромный экран. И из них медленно выползают четыре буквы:
— Ж. А. Б. А.
Наверное, мама примчалась очень быстро, запихнула меня в машину и отвезла домой. Я очнулась только в своей комнате, сидя на диване, укутанная в плед. Бабушка гладила меня по голове и тихо шептала:
— Всё пройдёт, милая. Всё наладится!
И тогда пришли слезы. Их было так много! Целый океан! И они всё не заканчивались. Они сменяли друг друга, как мокрые и горькие часовые. День-ночь. День-ночь. Плак-плак. Тик-так. Я проревела в своей комнате неделю. Мама и бабушка ходили по всему дому на цыпочках. А через неделю слезы иссякли. Но облегчение так не пришло.
Уткнувшись в стену, я сидела без движения в каком-то скорбном бесчувствии. Мама заносила в комнату подносы с едой и забирала их нетронутыми. Они с бабушкой подолгу подглядывали за мной сквозь узкую щель неприкрытой двери и шептались. В их скорбном шепоте всё чаще звучало слово "психиатр". Бабушка не выдержала первая. Она ворвалась в мою комнату под вечер и выкрикнула: