Невеста рока. Книга первая
Шрифт:
Увидев изящные движения и совершенство исполняемого незнакомого танца, когда все тело девушки плавно изгибалось под прозрачной тканью, толпа возликовала. Послышались крики одобрения, кто-то громко спросил:
— Как ее зовут? Скажите нам ее имя, Лопес!
— Нет, сэр, у нее нет имени, — отвечал испанец.
Неожиданно, словно под воздействием страшной усталости, Фауна перестала танцевать. Ее голова бессильно опустилась на грудь. Волосы рассыпались по плечам. Маркиз вскочил на ноги. «Эти прекрасные локоны… а выражение муки и наслаждения одновременно… Боже милосердный! — думал он. — Да это же та самая девушка на каменном коне! Это та самая изогнутая в муке нимфа, перекинутая через плечо мраморного мужчины, скульптура которого украшает внутренний дворик Бастилии!» Теперь маркиз окончательно решил, что Фауна должна принадлежать ему, пусть даже он отдаст за нее все деньги, до последней гинеи! Маркиза сотрясало от волнения. Он снова уселся и крепко вцепился в руку секретаря.
— Давай-ка перебьем эту смехотворную цену. Скажи, что я объявляю тысячу!
Глаза секретаря расширились от удивления, однако он поднялся со своего места.
— От имени моего хозяина я заявляю тысячу гиней! — выкрикнул он, перекрывая своим голосом остальных.
В прокуренном зале внезапно воцарилась тишина, все взоры устремились на Обри. Хуан с сияющей улыбкой проговорил:
— Весьма рад, что среди нас оказался джентльмен, который понимает, сколько в действительности стоит то, что я предлагаю. Итак, тысяча гиней. Кто больше?
Герцог покосился на Беркетта и выпалил:
— Тысяча сто!
За спиной Люсьена послышался чей-то тихий голос:
— Кажется, мои возможности обладать этой несравненной красавицей иссякли. Мне надо на что-то жить, а цены в стране неустанно растут. Боюсь, я не смогу заплатить больше.
Теперь на поле боя остались только двое — герцог и маркиз де Шартелье. Остальные присутствующие следили за действом, поняв, что им не под силу принимать участие в торге. Де Шартелье сидел в полумраке и ждал; его пристальный взгляд не отрывался от изумительной фигуры девушки, которая сейчас, казалось, умирала от усталости и наркотического опьянения. А что она одурманена, маркиз заподозрил сразу. И подумал: «С какой радостью я украшу ее бриллиантами и одену в наряд, более подходящий для такой неповторимой красоты. Каждое ее движение как бы вторит музыке, которая звучит в ней. Ее надо обучить танцам и песням. И она станет моей новой забавой во время предстоящего лета».
Обри Беркетт снова объявил цену. Теперь она достигла тысячи семисот гиней. И тогда герцог, с неприязнью глядя на Обри, сдался. Сейчас он пытался догадаться, кого представляет этот скромный молодой человек. Однако герцог не мог узнать в бородатом мужчине в маске, сидящем рядом с Беркеттом, самого маркиза де Шартелье.
Торг окончился. Фауна была продана.
Лопес ударил в гонг. Красный плюшевый занавес опустился. Слуги поспешно зажигали свечи в зале. Повсюду раздавались голоса, всех интересовало, кто истратил сколько денег, а также, какой огромный куш сорвали братья Лопес. Один джентльмен сокрушался по поводу того, что, похоже, мистер Фокс с лордом Гренвиллом [34] все же проведут закон о запрете работорговли. Однако в центре внимания была безымянная девушка невиданной красоты. Счастливчик тот, кто ее приобрел!
34
Гренвилл Уильям (1759–1834) — премьер-министр (1806–1807 гг.).
Люсьен де Шартелье обратился к своему секретарю:
— Деньги у тебя. Заплати Лопесу. А я пойду за девушкой.
Тем временем Фауна находилась в прострации под действием наркотика. Она лежала с закрытыми глазами на диване в маленькой комнатке, которую Лопесы использовали для разнообразных тайных сделок. Маркиз взял руку девушки и прощупал пульс. Он бился достаточно сильно. Холодные сардонические глаза маркиза с презрением разглядывали гнусные лица братьев и жирную физиономию миссис Клак.
— Не сомневаюсь, что вы продаете мне украденный товар, однако я не намерен ничего выпытывать, — произнес маркиз. — И сохраню сделку в секрете. Ведь я сам пошел на нее. Однако мне хотелось бы задать всего два вопроса. Есть ли среди вас кто-нибудь, кто мог бы рассказать мне о происхождении и воспитании этой девушки?
Миссис Клак присела в глубоком реверансе, благоговея перед аристократическим обликом этого джентльмена с черной бородой. Она настолько обрадовалась перспективе стать богатой, что стала сговорчивой.
— Мне кое-что известно… правда, совсем немного, ваша светлость, — проквакала она.
— Если не хотите, чтобы прежние хозяева напали на след этой девчонки и вцепились нам в глотки, будьте поосторожнее, не распускайте язык! — прошептал Лопес на ухо миссис Клак.
Люсьен заметил это и процедил сквозь зубы:
— Дайте этой женщине сказать, или я откажусь от покупки.
Лопес поклонился и отошел в сторону. Ему крайне не хотелось отказываться от свалившегося богатства.
Миссис Клак сообщила маркизу, что девушку привезли с Ямайки. Она родилась в Африке, отец ее ирландец, а мать — наполовину итальянка, наполовину африканка. Еще миссис Клак рассказала, что девушка весьма образованна, знакома с современной культурой, искусная вышивальщица и прекрасно владеет английским.
— И хочу заверить вас, ваша светлость, — добавила она трясущимися губами, — девушка невинна, как новорожденное дитя. За ней должным образом следили, и она стоит своей цены.
Чувствуя отвращение к толстухе, маркиз отвернулся от нее и произнес резко:
— Отнесите девушку в мою карету.
Спустя некоторое время все присутствовавшие на торгах покинули заведение Лопеса в Олдгейте. Здание погрузилось в темноту и тишину. На соборе Св. Павла [35] пробил час ночи. Карета повезла по пустынным улицам маркиза, его секретаря и безымянную девушку к городскому дому Люсьена, расположенному близ Грин-Парка. Там они заночуют, а после доброго сна и завтрака возвратятся в Брайтлинси.
35
Собор Св. Павла — главный собор англиканской церкви, построенный в Лондоне в 1675–1710 гг. архитектором Кристофером Реном; одна из наиболее известных достопримечательностей Лондона.
Фауна спала, как ребенок, совершенно безучастная к своей судьбе; ее головка лежала на плече маркиза. Надушенные волосы касались его щеки. К своему удивлению и испугу, маркиз почувствовал, что взволнован. Он не ощущал ничего подобного с тех пор, как, утомившись после игр и забав, его маленькая дочка так спала на его плече. И он подумал: «Надо проследить, чтобы девушке не причинили вреда. Под моей крышей она получит должный уход. Интересно, где она была до торгов?»
Когда лошади заворачивали на Пиккадилли, из-под копыт полетели искры и рассыпались по булыжной мостовой. Фауна еще крепче прижалась к маркизу во сне. Сквозь дрему она пробормотала:
— Гарри!
— Кто этот Гарри, черт побери? — вслух проговорил маркиз. — Я должен это выяснить.
Глава 18
Вокруг стола в одной из комнат братьев Лопес сидели трое. Напротив них стояли бутылка портера и канделябр со свечами, которые уже почти угасли; стеарин, попыхивая, отекал, а тусклый свет отбрасывал на потолок зловещие тени собравшейся троицы, бражничающей за столом. Мигель Лопес время от времени похлопывал ладонью по желтому кожаному саквояжу, лежащему у него на коленях. Звон золотых монет напоминал приятную музыку. И еще кое-какие звуки раздавались в предрассветной мгле — бульканье трех жадных глоток, поглощающих спиртное.