Невеста смерти
Шрифт:
Его она застала одного, уже лежащего на соломенной подстилке, укрывшись плащом.
— Давай руку. Или с лодыжек начать?
— Может, я сам?
— У меня быстрее получится. А ты можешь уже засыпать, — она промывала и наносила мазь на его ссадины, а Рагнар проваливался в теплые волны сна, в котором Гудрун была еще маленькой золотоволосой девочкой, из игрушек признававшей только меч и боевые ножи старшего брата.
Или такой, какой увязалась за ним в тот проклятый поход — чтобы погибнуть на пороге семнадцатилетия в открытом бою, как мужчина, будучи пронзенной тремя мечами.
Закончив с Рагнаром и убедившись, что он, решительно отказавшись
Марса она застала лежащим, укрывшись плащом с головой.
— Марс, — Гайя тихонько потрепала его плечу. — Спишь?
— Угу, — пробурчал он, не поворачиваясь.
— Ладно, спи. Я просто хотела сказать, что у Рагнара все хорошо, спит. Посмотрим, что завтра будет. Но так утром же эта моль прилетит на место, наверное. Ты уж его к ней отправь.
Он резко повернулся, глядя ей в глаза:
— Да? А что ж ты у него не осталась? Сама бы утром и проводила бы.
— Марс, — она укоризненно посмотрела на него, не понимая причин вспышки гнева у старого друга. — Я у тебя-то не могу остаться. Хотя неплохо было бы.
— Что так? — он приподнялся на локте, взглянув на нее уже с интересом.
— Если бы ты знал, — протянула она устало и чуть жалобно. — Как я устала спать вполглаза и вполуха. Это как будто и здесь ждешь ночной вылазки батавов.
— И?
— И лезут. Не с топорами. А с кое-чем другим наперевес, — в ее глазах он заметил отвращение, смешанное с тщательно скрытым страхом.
— Бедная моя, — он сел окончательно и обнял ее обеими руками. — Что ж у нас-то такого не было?
— У нас я такой же солдат как и все. А тут пока что просто забава, так, дрессированная обезьянка. Выйду на арену когда, то смогу прочнее поставить себя. А пока что раздаю тычки и пинки. Действует. А особо тугодумным смотрю в глаза…
Он сначала хохотнул, зная это взгляд подруги, под которым выдавали тайны германские пленники. Но тут его как пронзило:
— Гайя! А ведь скоро игры! И тебя же тоже выгонят на арену! А если…
— Что если? Арена хотя бы открытое пространство. И сразу видно, кто против тебя и сколько их. И вообще, это ж весело, это не война.
— Ох, — выдохнул он сквозь зубы. — Ну как тебе объяснить… Как ты не понимаешь, что потеряв тебя…
Он хотел сказать ей то, что рвалось наружу — что он не сможет жить без нее. И что в десять раз больнее будет потерять ее именно вот так, на арене, бесславно, а не в бою во славу Римской империи. Но с языка сорвалось совсем другое — то, что, по его мнению, она точно поймет и услышит:
— Вся операция сорвется, если тебя убьют или тяжело ранят.
— Да? До этого же не убили? Значит, и тут не убьют. А ранят, ну так я живучая.
— Знаю, — он провел рукой по ее спине, боку, спустился к бедру. — Милая моя Гайя…
— Да что с тобой? То едва не кусаешься, то гладишь, как кошку… Все, спи. Нам всем нужны силы. И спокойствие.
Она ушла, а Марс еще долго вертелся на своей подстилке из обрези виноградной лозы и соломы, прикрытой простым плащом. В нем боролись два чувства — чувство долга, диктующее необходимость поддерживать дружбу с надежными людьми лудуса, и доселе не знакомое ему чувство безумной, испепеляющей ревности. Он со стыдом осознал, что был готов поколотить и без того едва держащегося на ногах зеленоглазого великана только за то, что Гайя обратила на него внимание. Он усмирял себя, повторяя раз за разом, что обмывая Рагнара и обрабатывая его раны, Гайя не сделала ничего необычного — точно так же она и ему помогала, и сотням других легионеров за годы ее службы.
Природное обаяние, здравые доводы и виртуозная демонстрация приемов убедили наставника в ее правоте. И Гайя стала готовиться к играм, уже точно зная, с каким вооружением она выйдет.
Не давало покоя то, что они с Марсом, увлекшись врастанием в жизнь лудуса, так еще ничего не сделали своей основной задачи — поиска заговорщиков.
Лудус Магнус, расположенный центре города, недалеко от Большого Цирка, каким-то образом был связан с нитями заговора, угрожающего императору. Префект преторианской гвардии в большей степени чувствовал на уровне инстинкта, чем мог выдвинуть конкретные обвинения. А Октавиан очень дорожил тем временным, зыбким затишьем, которое удалось установить после гражданской войны, вызванной гибелью Цезаря. Да и сам Цезарь тоже не от простуды умер…
Гайя все эти дни присматривалась к тем, кто составлял элиту лудуса, то есть был свободным и выполнял определенные обязанности. Эти люди — наставники-рудиарии, скрибы, оружейный мастер и некоторые другие должностные лица — могли спокойно выходить в город, да и жить там при желании, приходя в лудус просто на работу. Насколько понимала Гайя, к ним должна была относиться и врач, пресловутая Ренита, тем более, что за те дни, что Гайя провела в лудусе, несколько раз врача не оказывалось на месте. То она слушала лекцию в храме Эскулапа, то участвовала в церемонии в храме Гигии, то ушла в Субуру приобрести ингридиенты для приготовления лекарств. Гайя напряженно думала: все причины длительных отлучек врача вполне разумны, а то, что пару раз она была нужна — об этом должен был думать ланиста, позаботившись о достойном помощнике, а не ограничить ее бестолковой и распутной мулаткой. Но насколько часто Ренита ходит в город? Как долго она там находится по делу, а сколько может потратить на встречу с поганцами? И где? В какой-нибудь термополии, перекусывая жареной рыбой, плетет заговоры хмурая врачиха?
Но уже возведя на эту невзрачную женщину все возможные обвинения, Гайя осекла сама себя — поняла, что прицепилась к обиженной судьбой и богами Рените только потому, что лично ей она не пришлась по сердцу.
Рабов, занятых на обслуживании кухни, бани, убирающихся в помещениях и во дворе, она не рассматривала всерьез. Да, они, возможно, могли что-то знать, что-то видеть. И даже помогать, передавая весточки. Но удержать в руках целую систему взаимоотношений рабу было не под силу просто в силу образа жизни. Поэтому она особо и не искала поганца среди гладиаторов — мало того, что раб. Так еще и с неопределенной продолжительностью жизни. Тоже не выгодно держать такого агента.
Тогда кто? И знает ли сам ланиста, какой гадюшник пульсирует у него под началом? Или сам умело расставляет своих людей, как для группового боя на арене?
Голова заныла, заставив вспомнить то жуткое падение с убитой лошади вниз, на каменистую дорогу горного перевала где-то в землях саксов.
Она тогда успела, несмотря на красный туман, затянувший все перед глазами после удара головой о камни, перекувырнуться и встретить длинный меч нападающего своим гладисом — а щит оказался безвозвратно потерян, у него от удара отлетели внутренние ремни, и сейчас он был бесполезен, даже если бы она смогла до него допрыгнуть. И она оказалась с коротким мечом и красным туманом перед глазами против двоих германцев, сильных и рослых мужчин, закутанных в волчьи шкуры, вооруженных длинными тяжелыми мечами.