Невеста смерти
Шрифт:
Германец занес меч в размахе — и Таранис воспользовался, нанес диагональный удар в живот. Меч ушел глубоко во внутренности, застряв в тазовой кости, и он понял, что теряет драгоценные мгновения.
Гайя услышала, как за ее спиной шумно, со всхлипом вздохнула врач — и удивилась, потому что все поведение Рениты убедило ее в том, что сострадания у этой женщины — как у мраморной морды водоразборника.
В этот момент задержала дыхание и она — раненый германец начал резко заваливаться назад, вырывая из руки Тараниса уже залитый его кровью меч — рана широко разошлась, выпуская клубок перламутровых,
Отклоняясь от удара топора, Таранис ушел в кувырок, используя щит как опору, а выходя им же и прикрылся, приводнялся на одно колено и с колена ударил щитом, подныривая под следующий удар и резко выпрямляясь как пружина — прямо в незащищенное горло германца.
Таранис не успел выпрямиться, как кровь, хлынувшая вниз, залила его с головы до ног тошнотворно-сладко пахнущим потоком.
Он поднялся, широко расставив ноги и тяжело дыша, поднял меч вверх. Толпа стояла на ногах, приветствуя его — а он стоял, приветствуя их, не потому, что хотел насладиться триумфом, а просто переводя дыхание и пытаясь понять, уцелел ли. Ему предстояла встреча с Ренитой, и он, не понимая, почему, оттягивал эти желанные мгновения.
Но вот и Ворота Жизни, в которые уходят победившие гладиаторы.
И ее глаза — прищуренные и испуганные, навстречу ему.
Он видел ее прямо сквозь серо-бурую тряпку, не слишком-то и скрывавшую изгибы ее тела — и чувствовал, как горячая волна захлестывает все его существо, продолжая возбуждение боя.
Ренита подбежала к нему, заставив расступится остальных, толпящихся во внутреннем коридоре у Ворот жизни.
Гайя и остальные хорошо видели, что Таранис не ранен, и поэтому радостно стали поздравлять его с победой, пропуская к водоразборнику, что б дать ему возможность умыть и утолить жажду.
Но Ренита резко отстранила их:
— Не мешайте, видите, он в крови весь?! — и стала зажатой в руке чистой тряпкой пытаться стереть хоть часть мгновенно густеющей крови на его груди, пытаясь найти рану.
Ее руки на груди и плечах сквозь скользкую жижу — это оказалось для него слишком:
— Я в порядке, — прохрипел он пересохшим и схваченным спазмом от ее близости горлом.
— Конечно, — буркнула она, озадаченно пробегая пальцами по его плечам. — Идти можешь?
— Бежать могу, — усмехнулся он, пытаясь плечом стереть брызги германской крови с век. — А твои прикосновения любого исцелят.
Заключительную фразу он прошептал ей на ухо, когда она утаскивала его за собой. И он не стал возражать, когда она осторожно потянула его за руку:
— Эта рука не болит? Плечо не больно? — и, получив его отрицательный ответ, потащила сильнее. — Сейчас я посмотрю тебя как следует, пока ты еще не рухнул.
Далеко идти не пришлось — они тут же зашли в просторное светлое помещение, напомнившее ему уже знакомый валентрудий в лудусе. Тот же высокий мраморный стол, еще два рядом. Лавки по стенам, какие-то корзины, кувшины, струится вода в водоразборнике.
Она даже не усадила, а попыталась уложить его на лавку, состоящую из тонких досок с широкими щелями между ними. Таранис, голова которого слегка кружилась от избытка боевого задора после слишком быстро завершившейся схватки и близости Рениты, не выдержал и
— Что ты делаешь? Успокойся! Это ты еще не остыл после боя, сядь.
Он предпочел повиноваться, но только после того, как нежно и осторожно коснулся губами ее губ, не замолкающих ни на секунду. Она остановилась:
— Не надо, — но губ не отвела.
Он опустился на лавку — усталость навалилась сразу и вдруг.
Ренита всполошилась:
— Что? Плохо? Смотри на меня! Глаза подними, — она двумя руками схватила его голову, отводя назад его пропитанные чужой кровью и уже начавшие склеиваться волосы.
Он молча притянул ее к себе за талию и поцеловал еще раз, но тут она вывернулась и стала осторожно обмывать его, видимо, все еще пытаясь найти раны.
Наконец, вылив на него несколько кувшинов и более-менее отмыв, она вздохнула с облегчением:
— Цел…
— Конечно, — он отжал свои волосы, которые она промыла заодно, чем несказанно его удивила и обрадовала.
И вот тут, набросив ему на плечи кусок чистого, ветхого от многочисленных стирок серого полотна, она заметила, во что он превратил ее тунику:
— Бред какой-то. Ни одного раненого сегодня, а я вся, как будто тут полсотни андабатов вывели, — она заметалась глазами по стенам. — И переодеться не во что, только в то, в чем назад поеду. А еще два боя.
Он встал и обнял ее, шепнув:
— Раздевайся, ты так будешь гораздо красивее. Но меня ты и так не испугаешь.
Она испуганно посмотрела на него, но не успела возразить, потому что он снова стал ее целовать — целовать настойчиво, но невероятно нежно, боясь ее отпугнуть. Она замерла в его руках, теряясь от непривычных, но таких волнующих ощущений, и отпрянула только при звуке шагов.
Их прервал заглянувший легионер городской стражи, охраняющий порядок во внутренних помещениях Цирка:
— Ты Ренита? Тебя там зовут, там такой бой…
Она опрометью бросилась из сполиария, а Таранис за ней — он вспомнил, что за ним следом должен выйти Рагнар.
Когда Ренита выбежала к Воротам жизни, на арене снова носились кони, вздымая сухой мелкий песок фонтанами, норовя засыпать глаза стоящему по середине арены воину с огромным топором в руках.
Рагнара она узнала по покрытой татуировкой руке — причем для нее составляло загадку, как он смог это выдержать, если несколько проколов кожи при зашивании раны заставляют раненых шипеть и ругаться сквозь зубы, хотя она старалась напоить крепким вином и приложить к ране ненадолго тряпку, пропитанную отваром, вызывающим онемение тканей. А тут кололи иголкой, вливая краску под кожу… Она содрогнулась, подумав о щеке Тараниса, тоже покрытой замысловатым темно-синим узором. И вспомнила, что он каждый раз отказывался от вина и отвара, когда ей дважды пришлось зашивать его бок, а затем еще и бороться с воспалением, приключившимся из-за ретивости ненасытной матроны Луциллы, повадившейся являться к нему едва не каждый день, пока она не набралась храбрости и не предупредила ланисту, что дело закончится гибелью выгодного гладиатора.