Невеста смерти
Шрифт:
Что-то защемило у нее в душе при виде этих глаз Марса:
— Поздно… И правда поздно, — она подошла к нему и заглянула в глаза. — Ты устал. Может, тебе остаться?
— Гайя, — голос Марса снова стал хриплым, и он осекся. — Я не смогу остаться у тебя…
Она замерла, проклиная свой язык — напрасно она предложила ему остаться, захотел бы, попросился бы сам, а сейчас она ему попыталась навязаться…
Марс стоял вплотную к ней и не смел обнять — он уже сегодня достаточно натворил дел, потому и не может заставить себя признаться. Но он все же договорил фразу — и с удивлением увидел, как по лицу Гайи пробежало заметное
— …не смогу остаться у тебя и не прикоснуться к тебе… — он посмотрел ей в глаза и снова повторил это слово. — Не могу…
Гайя обвила его шею руками и сама прижалась к нему:
— Марс…
Он застонал и опустился снова на ложе, удерживая Гайю за талию — и она, прижавшись к его губам, оказалась у него на коленях. Ее бедра скользнули по бокам его бедер — и Марс снова застонал, закрыв глаза от затопившего его наслаждения и еще не веря в свое счастье. Они целовались долго и самозабвенно — причем Марс был потрясен тем, что Гайя не просто отвечала на его ласки, но и сама проявляла нежную настойчивость. И когда перед глазами у них все уже было готово поплыть и закружиться, Марс подхватил Гайю на руки и отнес в ее спальню. Он медленно раздевал ее, целуя открывающуюся кожу, пока не показались из-под тонкой мягкой ткани драконы, украшающие ее тело.
Мужчина медленно сел рядом с любимой, смотревшей на него своими удивительными, ставшими сейчас медовыми, глазами — и притянул ее на колени, продолжил целовать так медленно и нежно, словно боялся ее спугнуть. И его старание было вознаграждено — пальцы Гайи сами потянулись к его тунике, расстегнули ремень…
Гайя раздела Марса не глядя — она и сама привыкла раздеваться и одеваться в темноте, и раненых товарищей доводилось освобождать от всего ставшего лишним, чтобы облегчить их страдания. Она заставила себя больше ни о чем не думать — только чувствовать. Они в безопасности, ее дом надежно охраняется, и никто не потревожит их до утра…
Глава 15
Префект когорты спекулаториев Секстус Фонтей метался по атриуму собственного дома, а следом за ним, нарочно приотстав на полшага, спокойно и размеренно шагала Гайя своими бесшумными шагами.
— Кто б мне такое сказал бы еще вчера… Я, в своем доме, не могу зайти к собственной супруге… — ворчал префект, оказавшийся без формы и без оружия сразу постаревшим, уставшим и немного милым.
В глубине дома послышался и тут же стих детский плач, это Юлия купала на ночь двойняшек. Гайя в первый же день разогнала толпу добросердечно дающих советы соседок с их жеваным хлебом в тряпочке и прочими безумными ухищрениями, которые, по мнению соседок, были способны облегчить жизнь молодой матери.
— Младенцу нужна только грудь матери, — успокоила она Юлию. — И плакать они у тебя не будут, если ты сама будешь совершенно спокойна.
— Да как я могу быть спокойна, если Рагнар постоянно рискует собой?
— Рагнар умелый воин, и достать его не так просто. Поверь, я же билась с ним на тренировках. Он действительно очень хорош. Тебе не о чем беспокоиться, — заверила ее Гайя. — Думай о себе и детях. Этим ты и его успокоишь, он будет более сосредоточен на заданиях.
Юлия была умницей, и Гайя это знала, просто лишний раз поддержала в молодой матери уверенность. Дети родились здоровыми и крепкими, молока у Юлии хватало, домашние рабыни, выбранные лично Друзом в помощь той старухе, которая
— Командир, — осторожно окликнула она Фонтея. — Мы тут явно ничем не поможем. Все идет своим чередом. Осмелюсь посоветовать тебе сделать самое разумное. Зайти к Гортензии, ободрить ее и ложиться спать. Я посижу с ней. И если что-то будет требовать твоего решения, то немедленно разбужу. Уж мне-то ты веришь?
— Верю. Наверное, ты права. Но ведь не засну. Она мучается уже третий час. И меня попросила уйти. Сказала, что не хочет при мне выпучивать глаза и кусать губы. И ты мне предлагаешь лечь спать?
— Предлагаю скопить силы. Они тебе понадобятся утром.
— Уверена?
— Абсолютно.
Фонтей попытался еще раз прорваться в спальню к Гортензии, но быстро вернулся к Гайе, устало сидящей возле имплювия:
— Ренита и еще какая-то кучка женщин стояли намертво, как будто защищали римский форт от батавов.
— Не ожидал?
— От Рениты? Теперь уже был готов. Но сначала она мне показалась такой… — он замялся, подбирая слова. — Словно мокрая серая тряпка…
— А сейчас? — подняла на него Гайя смеющиеся глаза.
— Это ты научила ее распоряжаться? — вопросом на вопрос резко ответил Фонтей. — Твоя школа?
— Вряд ли. Она просто обрела себя. И она такая, какая есть. Ребята ее приняли, доверяют и не прячутся.
— Но смеются же. А Волк жаловался на нее не далее, как вчера.
— Смеются не со зла. Она действительно слишком резко сбросила ту коросту с души, которую умышлено заставила себя отрастить в лудусе. Она искренне любит ребят и жалеет. Не забывай, она же замужем за Таранисом.
— И с тобой она дружит.
— Волк тоже со мной дружит. Но почему-то мне не пришел на нее жаловаться.
— Тебя просто не оказалось в тот момент рядом. Он собирался заступить на дежурство у императора. А Ренита запретила. Сказала, что он не восстановился еще.
— Ей виднее. Хотя могу представить, как именно она это сделала… Не хватает ей иногда житейской мудрости. Поговорю с ней при случае.
Фонтей кивнул:
— Ты умеешь… Кстати, и меня уговорила… Пойду спать.
И он ушел в свой кабинет, где иногда ночевал, когда засиживался допоздна и не хотел беспокоить Гортензию.
Гайя тоже придремала, откинувшись в кресле с жесткой деревянной спинкой, инкрустированной серебряными вставками. Она безумно устала — дни сменяли друг друга с бешеной скоростью. Наступившая осень принесла с собой ветер и сплошные дожди — и тут же напомнили о своем существовании все когда-то выбитые в рукопашных схватках суставы, нестерпимо болела голова, а ночью наваливались кошмары.
Ей уже начал сниться очередной бой, в котором она снова и снова выводила детей из готового вспыхнуть по четырем углам амбара, но вот в отличие от реальности сюда примешивались подробности другого сражения, все соединялось в немыслимом узоре боли, струящейся по лицу крови вперемешку с холодным дождем, она слышала хруст собственных ломающихся пальцев и ребер — но знала, что должна стоять на ногах несмотря ни на что, и стояла, отражая удары…