Невеста смерти
Шрифт:
— Не побежит, — улыбнулся Кэм, и тут его взгляд упал на Дария, побледневшего под его тяжелым и холодным взглядом.
Он не успел ничего сказать, как Гайя произнесла твердо, но очень устало, коснувшись руки Кэма:
— Не надо. Он был тогда сам не свой. А я нарочно масла в огонь подлила. Хоть так очнулся.
Дарий посмотрел на нее широко распахнутыми глазами — он понял, что она не держит на него зла. И теперь он был готов принять даже смерть от руки Кэма — и умереть прощенным ею. Поэтому, когда Кэм предложил ему:
— Давай поговорим там, в атриуме, и не будем мешать девчонкам. А то у Рениты
Дарий просто кивнул и спокойно пошел за другом, и был удивлен тому, как снова изменился взгляд Кэма — в нем уже не было той холодной ярости. Он не заметил, как Гайя побледнела и попыталась снова рвануть с кровати, но Ренита удержала ее довольно жестко:
— Не смей. Они сами разберутся.
— Кэм убьет его. А виновата я. Я же специально его дразнила! Хоть чем разбить ту скорлупу, в которую он погружался.
— Не убьет. Он же тебе обещал.
— Когда?
— Только что. Он же кивнул тебе. Вот что, голубушка моя. При твоей то наблюдательности… Все, лежать дней семь без движения, без разговоров лишних, и никаких тренировок, борьбы…
Волк, остававшийся все это время в атриуме, увидел, как дверь спальни распахнулась, и оттуда вышел сначала Дарий, а следом и Кэмиллус. Мужчина не стал сразу вмешиваться, хотя и понимал, чем все может закончиться. Но, щадя гордость обоих друзей, решил предоставить им возможность поговорить самим — по крайней мере до того момента, когда Кэм не потеряет власть над собой и не начнет убивать Дария.
Волк остался там, где и сидел — за колонной, в полутемном углу, полуоткинувшись головой на высокую спинку греческого кресла. Он оказался там, когда услышал голос Рениты на крыльце. Встречаться с врачом ему совершенно не хотелось не только потому, что они не нашли общий язык еще тогда, когда он лежал в госпитале после того неприятного случая с иголкой, а Ренита каждый раз терзала его и без того дважды уязвленную гордость своей излишней, до приторности, заботливостью. Он тогда зверски злился на себя, что подпустил близко коварную жрицу, и вдобавок опасался, что не тело не сможет вернуть себе привычную силу и ловкость. Волк мучился от необходимость оправляться на подставленный капсарием, а часто и самой Ренитой горшок, а она еще и называла его «милым маленьким зайчиком» и гладила по голове. Он был безмерно благодарен друзьям, которые помогли ему перебраться к ним выздоравливать и восстанавливаться дальше.
К тому же он только в атриуме, оставшись один, заметил, что правая рука, которой он сшиб тренировочный столб, покрыта кровоточащими еще ссадинами. Волк сообразил, что придирчивый взгляд Рениты может не увидеть горсть сестерциев у себя под ногами, но малейшую царапину она заметит сразу же и начнет кудахтать и мазать.
Хотя, увидев, что Ренита все же согласилась оставить новорожденного ребенка ненадолго на попечение рабынь и приехать к Гайе, его очень обрадовало — он знал, что ребята выздоравливали под руками невзрачной и ворчливой женщины быстро и без последствий. Знал, что и Гайю Ренита несколько раз ставила на ноги, да и всех его друзей.
На счастье, Ренита пронеслась мимо так быстро, что не заметила его вообще, и Волк вздохнул с облегчением.
Дарий повернулся к шедшему следом Кэму:
— Чтобы ты не решил сделать, я это заслужил. Защищаться не стану.
Кэм вздохнул и покачал головой, ничего не ответив Дарию.
Волк покинул свое убежище и едва слышно произнес, размышляя сам с собой вслух:
— Жаль, что не встретил ее раньше… — и уже обращаясь к Дарию, прибавил громче: — Она таки вправила тебе мозги, хоть и дорого за это заплатила.
Дарий вскинул на него свои серые глаза, расширенные от внутренней боли. Волк внимательно взглянул в эти глаза и перевел взгляд на Кэма:
— Тебе ж на утро завтра, оставайся с Гайей, я тебя подменю.
Дарий совсем побледнел — ему было бы легче, если бы Кэм сейчас его избил, и он не удивился бы, если бы к Кэму присоединился и Волк — хотя знал, что против них не выстоит. А сейчас друзья переговаривались о своем, а ему достались короткие презрительные фразы и испытующие взгляды. Ему было невыносимо больно слушать, как они, словно позабыв о его присутствии, говорят о ребенке Рениты, которого мельком увидел Кэм, и о том, что сейчас Ренита выйдет и перечислит перечень продуктов и процедур, и им придется лететь на рынок за свежими фруктами и мясом — они обсуждали, как им лучше разделить свои усилия и что лучше купить не отдельно мясо и печенку, а живого ягненка, чтобы убедиться в его здоровье. А уж зарезать живность дело пары мгновений.
Наконец, дверь скрипнула, выпуская Рениту:
— Все не так плохо! Лежать, правильно питаться, ничем не расстраиваться. И никаких мечей. И копий, — прибавила она с угрозой в голосе.
Кэм обернулся к Дарию:
— Завтра можешь ее навестить. И через двери зайти.
— Да, кстати, — вмешался Волк. — Как ты вообще тут оказался?! Мимо моего носа?! Тебя же не было!
— Да, и у меня вопрос тот же, — спохватился Кэм. — Ренита, можешь еще чуть с Гайей побыть? Нам интересно, как он умудрился сюда влезть.
Ренита радостно кивнула и вернулась в спальню.
— Показывай, — обернулся Кэм. — Я этот дом, естественно, с детства не помню, маму выжили отсюда со мной еще в пеленках, но за несколько дней успел все обследовать. И в первую очередь, сами понимаете, ребята, с какой точки зрения… Так вот! В окна влезь невозможно. А в спальню вообще только в крылатых сандалиях Меркурия.
— Могу и показать, — пожал плечами Дарий.
Они вышли во двор и завернули за угол фасада, где дом боковой стеной выходил на срез холма, превращавший эту сторону в неприступную крепость.
Волк и Кэм переглянулись. Волк присвистнул:
— Далеко пойдешь, парень… — в голосе опытного воина чувствовалось уважение.
Они все были обучены штурмовать крепости и пробираться горными тропами, но для этого использовались и приспособленные для этого кинжалы, и веревки. Кэм сам с Гаей и другими ребятами взобрался на маяк, но они шли босые, полуобнаженные и с двумя кинжалами каждый, которыми цеплялись за щели в камнях, а после многие залечивали сорванные ногти и ободранные тела. Но Дарий влез в обычной повседневной одежде преторианца, и не оставил на стене лоскуты кожи и туники.