Невеста
Шрифт:
— Чего молчишь, малая? — я еле сдерживала слезы, и Толик решил подбодрить меня: — Пошли, может, пообедаем где–нибудь?
Тут я представила, что, незримый, за мной наблюдает Егор, и слезы все–таки покатились из моих глаз. Я выбежала на кухню, где поставила, наконец, кофейную чашку и дала волю слезам. Толик подошел сзади и обнял меня:
— Ну, чего ты, малыш, не реви, не надо. — Его сильные руки сдавили мне дыхание. — Если тебе это так важно, я позвоню прямо сейчас, по дороге. Мы же идем обедать?
Мне хотелось послать его подальше и убраться из его дома, но более достойного человека, которому бы я могла поведать тайну
— Я не голодна, — соврала я. — Ты все испортишь, если позвонишь без подготовки. Хочешь отделаться от меня — лучше скажи прямо.
— Какой еще подготовки?
Я вытерла слезы, размазывая макияж, и повернулась к нему.
— Звонить надо так, чтобы одновременно наблюдать за офисом. Я уверена, что Толгуев не выдержит и бросится перезванивать тем, через кого он делал заказ. Но из офисного телефона это стремно, поэтому он выйдет, чтобы звонить из нейтрального места. Тут надо его перехватить и вывезти куда–нибудь, чтобы под прессом он раскололся до жопы, выл и ползал на коленях. Тогда он согласится на любые условия.
— Блин, Сонька, я… — Толик не мог подобрать слов. — Откуда это у тебя? Ты рассуждаешь не как…
— Блядь, — закончила я за него. — Мои рассуждения останутся пустышкой, если за ними не будет тебя. Ты — реальная сила, вместе нам все по плечу.
Я нашла в себе силы улыбнуться. Толик потянулся ко мне и стал целовать, но дежурное совокупление как раз сейчас было бы мне отвратительно. Я напрягла руки и отстранила его.
— Так что, я могу на тебя рассчитывать?
— Мы же друзья, — сказал Толик. — Конечно, можешь. Только откуда тебе знать, что он именно так себя поведет?
— Я пытаюсь ставить себя на его место, — объяснила я. — Обычно у меня это неплохо получается.
— Ты еще и психолог, — заулыбался Толик. — Давай только, я расскажу пацанам, что это я сам придумал, а ты только давала информацию. Иначе они не подпишутся.
— Конечно, это ты придумал, — согласилась я. — Мне лавры ни к чему, лишь бы дело прошло, как надо.
— И что ты хочешь лично для себя со всего этого?
— Половину твоей доли, — храбро сказала я, — и голову этого гада.
Толик присвистнул и опустился на кухонный табурет рядом с холодильником. Потом потер ладонями виски.
— Мочить его? — удивленно сказал он. — За какие бабки–то хоть?
— Только не говори, что тебе запрещают моральные устои, — я сама поражалась холодной злобе, звучавшей в моих словах. — Там, я знаю, в банке висит три десятка зелени, под которые он собирается брать кредит. Пускай обналичивает. А жить он по делам своим не заслужил.
— Четверть моей доли, — Толик поднял холодные серые глаза. — И за мочилово не отвечаю — будем действовать по обстоятельствам.
Я и не понимала, какую ответственность взвалила на себя, соглашаясь с условиями бандита. Лишь увидев бритого Джозефа с глазами садиста и Хохла, который заметно нервничал, я перепугалась не на шутку. Кто я такая была для этих парней, впитавших насилие с детства, как материнское молоко? Только непонятная симпатия Толика охраняла меня от того, чтобы быть убитой и закопанной вместе с Толгуевым в случае запланированного исхода этого дела.
Но отступать было некуда.
Следующим утром я, снова таки после бессонной ночи, встретилась с бандитами и заняла место в машине у офиса «Компьютраста». Я помнила Руслана по фотографиям,
— Я подойду поближе, — сказала я. — Отсюда плохо видно.
— Смотри, по ходу не сними кого–нибудь, — Хохол, сидевший за рулем, издал нервный смешок.
— Заткнись, — оборвал Джозеф, поворачиваясь назад. — Как ты дашь нам знать, что он вышел?
— Пойду за ним, — сказала я. — Вы поймете, когда я переложу сумку в правую руку.
— Блин, — проворчал Джозеф, — ты, подруга, не из органов ли часом?
— Нет, просто в кино типа так показывают, — сказала я и вышла, хлопнув задней дверью.
Рабочая сумка, набитая всякими необходимыми проститутке вещами, болталась на моем левом плече. Я пошла ко входу в здание, где постоянно двигались в разные стороны люди, одетые в плащи, куртки и пальто. Большинство лиц мелькало под зонтами, некоторые прятались от слякоти и холода в поднятые воротники. Я подумала, что неплохо бы войти внутрь, иначе я рискую просто не узнать Толгуева, которого видела всего лишь на нескольких снимках. Вдруг он успел отрастить усы или бороду, вдруг стал носить очки? Но вестибюль охранялся ВОХРом, я испугалась, что меня запомнят, и продолжала стоять на улице.
Рядом со зданием, у троллейбусной остановки, пара бабусь торговала сигаретами. Сейчас разноцветные пачки были прикрыты полиэтиленом, и снег падал и таял, делая разные марки сигарет почти неотличимыми. Я остановилась поблизости, вроде бы приглядываясь к сигаретной раскладке. Боковым зрением я замечала, когда кто–то выходил из стеклянных дверей, и внимательно вглядывалась, если это был мужчина.
— Какие вы курите, девушка? — оказывается, я приняла за бабку совсем не старую женщину. Просто одета она была, похоже, в бабкино наследство.
— Да вот, не знаю, стоит ли начинать курить, — сказала я.
Торговка мигом потеряла интерес к моей персоне. Черт с ним, подумала я, Толик извинится перед братками, никто ничего не потерял, кроме времени. Может, оно и лучше, что все так закончилось. А Егор? Оставить все, как есть будет предательством по отношению к нему тоже. Я их обоих предам, и буду тихонько жить дальше, накапливая деньги на московскую квартиру, машину, образование, потом устроюсь на приличную работу, и все у меня будет, как у любой из этих офисных женщин, от которых никто не требует, чтобы они спали с мужиками, вопреки своему желанию. Я стану спокойной и уверенной, такой, как обычная москвичка, пробившая себе дорогу в жизни. Но я не хочу быть, как все! Я хочу большего, чего–то, способного вывести меня за круг забот средней гражданки. Наверное, смерть Толгуева, которого я даже не знаю, и будет событием, меняющим мою жизнь. Ведь, если я стану убийцей, никто не сможет помыкать мной безнаказанно. Появляется что–то новое в душе убийцы, или нет? Но причем тут Егор и память о нем? Тогда, выходит, я лгу себе самой, что делаю все это ради него. И к тому же я не отказываюсь от грязных денег за шантаж. Но все мои деньги грязные, у меня не было бы ни копейки, если бы я хотела с самого начала честно работать. Или деньги все же не пахнут?