Невезучая, или невеста для Антихриста

Снежная Александра

Шнобель у него стал синим сразу, а глаз заплыл к следующему уроку, поэтому козлина и не разглядела в тетрадке полета моей мстительной фантазии.

А завтра у меня был праздник. Митьке поставили двойку за сочинение и вызвали отца в школу. И что характерно, обычно выдержки из сочинений всему классу зачитывают. Ну, чтоб тот, кто особенную хрень написал, испытал всю гамму чувств под дружественный ржач одноклассников и осознал, насколько он туп. А тут училка даже не заикнулась, за что "два" поставила. Родителей к директору — и точка.

И какое же счастливое у меня было лицо, когда, намеренно

проходя мимо директорского кабинета, я узрела зареванную Митькину моську с заплывшим глазом.

Лицо меня и выдало. Митька в этот момент, утирая сопли рукавом, случайно повернулся в мою сторону.

А не актриса я. Ну не получилось у меня сделать скорбно-сочувствующее лицо. Меня просто распирало от удовольствия. Козлина злобно прищурилась единственным целым глазом, сложила недостающие пазлики в своих козлиных мозгах и показала мне кулак. На что я гордо показала козлине язык, потому как доказательств у него все равно не было. Но портфель с того дня и Митька, и я все время с собой даже в туалет носили, опасаясь очередной партизанской вылазки.

Митька оказался очень изобретательным, к сожалению. А все почему? Карты в руки ему дала наша классуха, посадив нас за одну парту.

Так вот, пока я, умница-разумница, выписывала на доске красивым каллиграфическим почерком примеры, козлина тихо внедрял свой липко-гнусный план в жизнь. И на этот раз гаденыш притащил из дому суперклей.

В отличие от всяких криволапых, ноги под партой у меня ровно стояли, а не так как у Митьки — лежали на перекладине и вытирались о спину впереди сидящего Стасика.

Вернувшись от доски с пятеркой, я, как и полагается леди, сложила белы рученьки одна на другую на парте и гордо задрала свою светлую головушку, чтоб тупая морда прочувствовала всем своим козлиным нутром, с какими людьми ему выпала честь сидеть. И ноженьки я ровнехонько поставила… Коленочка к коленочке.

Так они и стояли… Ноженьки… Ровненько-ровненько. Потому что эта гнида налила на пол суперклей, и теперь отодрать меня от него можно было только вместе с линолеумом.

Митька, видя, что я дергаюсь, как попавшая в мед муха, ржал как лошадь на переправе. А у меня в голове крутилась только одна мысль: "Теряю я их, теряю… Кедики… Любимые. С белой подошвочкой. Со стразиками и розовыми шнурочками. Останутся они навеки узниками сырых школьных казематов"

И такая меня злоба взяла…

А рюкзак у меня тяжелый был… Навернула я им Митьку со всей дури — резко и бескомпромиссно, он только успел голову руками прикрыть.

А не то место Митька прикрыл. Дурачина свой суперклей в нагрудный карман спрятал, а колпачок впопыхах, видать, плохо закрутил. Костюмчик, который мы с мамой так долго отстирывали, прилип к впалой козлиной груди намертво, как фиговый лист к статуе Давида. И вот теперь мы были квиты.

С того момента педагоги поняли, что мы с Митькой в контрах. Сажать нас вместе больше не сажали, но помирить пытались. Зря, ой как зря. Кому в голову пришла эта безумная идея, не знаю, но учителя решили на нас Митькой испытать старый, проверенный великим Макаренко метод: совместный труд облагораживает и сближает. И с чего они решили, что он на нас с козлиной подействует? Нет, Макаренко, конечно, мужик

хороший, но супротив нас с Митькой — поц зеленый.

Заставили педагоги нас с Митькой елку школьную наряжать. Ну вот… Так получилось, что елки в том году в школе не было, а на нас с Митькой повесили обидное до слез клеймо — поджигатели.

Хотя начиналось все очень даже прилично. Мы с козлиной молча вешали игрушки по разным сторонам елки, изредка бросая друг на друга исподлобья косые взгляды, пока в спортзал не прибежали Митькины дружки, к слову сказать, с головой они, как и Митька, дружили не очень. Придурки где-то достали бенгальские огни и, мотыляя своими корявыми лапами с зажженными огоньками, стали бегать вокруг елки.

Я тут же включила полный игнор (я же все-таки леди) и с гордым видом королевишны цепляла на верхушку кособокую снежинку. Но тут козлина вспомнил, что у нас таки война, а противник превосходит меня не только по численности, но и по месту дислокации, и уродцы под его командованием, злобно скалясь и улюлюкая, стали трясти мою стремянку.

Я, конечно, девочка цепкая, и держалась до последнего… А стремянка не выдержала. С жалобным скрипом ножки у лесенки сложились, и я, как подбитый бомбардировщик, спикировала на дурную Митькину голову.

Самым ярким воспоминанием того дня стал Дед Мороз, стоящий под елкой.

Дед Мороз, Дед Мороз, борода из ваты…

Вата его и погубила. Прибитый мною и стремянкой Митька выронил из рук искрящуюся палочку, и она с радостным шипением полетела поздравлять краснощекого дедушку. Бенгальский огонь воткнулся в его бороду, и дедушка перестал быть морозом, скорее, наоборот, в тот момент он был очень горячим дедом.

Красиво горел… Огонь со скоростью звука стал распространяться по еловым веткам, и через секунду уже вся двухметровая красавица пылала, как свеча на ветру.

Когда прибежали физрук и трудовик с огнетушителями, было поздно: от елки осталась черная обугленная цурпалка с висящими на ней закопченными шариками и оплавленной снежинкой наверху.

После этого нам с Митькой, не то что елку наряжать, даже убирать школьную территорию граблей в руки не давали. А на химии от нас вообще реактивы прятали, после того, как я один раз их Митьке заменила магнием с марганцовкой.

У меня ж папенька химик. А козлина, он же купорос от синьки отличить не может, вот у него моя горючая смесь и рванула. И был Митька похож уже не на индейца, а на африканского вождя бушменов.

Так и жили мы с Митькой в атмосфере постоянных боевых действий, периодически поднимая всю школу на уши своими выходками.

Апокалипсис случился на выпускном.

И откуда они переняли эту идиотскую буржуйскую привычку выбирать на выпускном вечере короля и королеву бала? Ну, королевой, естественно, выбрали меня, я ж не только леди, но еще и просто красавица. А королем, к моему ужасу, почему-то выбрали козлину. Я так думаю, народ привык к тому, что мы с Митькой вечно удивляем общественное воображение, вот и решили себе напоследок праздник души устроить. Чисто поржать. И предусмотрительные такие: все телефонами запаслись, чтоб заснять, так сказать, мой позор. Нам же, как героям вечера, танец полагался. На сцене. В коронах.