Невидимое Солнце
Шрифт:
Загрохотал пулемет, озаряя вспышками тьму Невидимого Солнца. Зазвенели гильзы, сыпавшиеся на броню. Заверещали скаги. Истошно завопили. Застучали по степи десятки ног инопланетян, пытавшихся спастись бегством. Но заработал пулемет второго джипа. И скорострельная пушка бронетранспортера, которая и вовсе лупила разрывными. Кончилось все меньше, чем через минуту. Нет, не кончилось. Прозвучало еще несколько коротких очередей. Теперь-то все?
— А, драпает один, чертяка! — возбужденно произнес стрелок. — Слава, дай гром-палку.
Водитель протянул солдату снайперскую винтовку с огромным телескопом ночного прицела. Одиночный выстрел хлестко ударил по ушам. Вот теперь
Степь, бывшая минуту назад зеленой, превратилась в красную. А там, где блестели глаза скагов, блестела их кровь. Одежда, ранее — непонятного грязного цвета, теперь искромсанная пулями, окрасилась бордовым.
— И зачем? — задал я риторический вопрос.
— Старлей, ау! — похлопал меня по плечу полковник. — Они — черти. Преступники. И нелегалы. Половина из них пойдет по расстрельным статьям, вторая половина — будет депортирована, и подохнет с голодухи. Считай, мы доброе дело сделали. Сократили их мучения. Теперь им даже идти никуда не надо.
— Виталик? — толкнул я своего напарника.
— А?
— Виски есть?
— Конечно!
Друг подал мне флягу. Деревянными, негнущимися пальцами, я отвинтил крышку и отполовинил ее. Пищевод обожгло алкоголем. Еще в несколько глотков я осушил флягу до конца. И только теперь меня начало отпускать.
Глава 3
Свои законы
Застава виднелась издалека. Сигнальная. Как гора. Она светила огнями прожекторов на вышках во все стороны, ощупывая окрестности, в поисках нарушителей. Но дорога здесь, у границы, была совсем убитая. Машины еле ползли, объезжая колдобины, в свете фар выглядящие настоящими бездонными пропастями.
Впрочем, в таких дорогах в пограничных районах был особый стратегический смысл: противник, после сигнала заставы о нападении, уничтожив пограничников, давал нам массу времени успеть подготовить контратаку, пробираясь по такому бездорожью. Погранцов, конечно, жалко, но такая у них работа. Опять же — награды посмертно, похороны с почестями и салютами, записи в книгах памяти.
Молодцев выпустил три ракеты — зеленую, зеленую, красную. Условный сигнал, обозначающий, что мы — свои. Лучи прожекторов переместились на нас, а над заставой взвились еще три ракеты: зеленая, красная, красная. Сигнал принят, на заставе тоже свои. Не то, чтобы для скагов в наши дни была какая-то проблема найти ракетницу и повторить сигнал, видный в темноте на километры вокруг. Скорее, это была дань традиции, еще с тех времен, когда радиосвязь считалась роскошью, а сами черти ничего, сложнее лука со стрелами, в руки не брали.
Конвой прошел змейкой через бетонные блоки, установленные в шахматном порядке, и въехал в ворота, сразу закрывшиеся за нами. Здесь, на маленьком дворе, под защитой стен, находилась самая разнообразная техника: бронебульдозер, три джипа, гусеничный бронетранспортер — это с опознавательными знаками пограничной службы. Все машины были идеально вымыты, выдраены до блеска, на колесах — и то отсутствовали даже малейшие признаки грязи. И еще три машины: два джипа на шинах повышенной проходимости и четырехосный грузовик. Эти — напротив. Пыльные, местами проржавевшие насквозь, со следами многочисленных аварий, а под катками лежали комья отвалившейся глины.
Нас встречал мужчина средних лет, с проседью, в цветастых шортах, какие любят отдыхающие на Марининских островах, и бронежилете на голое тело. Из кобуры на груди выглядывала толстая рукоять автоматического пистолета. Как пить дать — начальник заставы.
— Подполковник Белкин, — представился
И тут, увидев Грачева, начальник заставы осекся. Полковник — единственный из нас, кто был без бронежилета, зато в мундире с кучей медалек, который в свете ламп сверкали, как гирлянда на елке. У бывалого вояки даже челюсть отпала.
— Уважаемый, вы совсем дурак? — поинтересовался пограничник у командира.
— Вы что себе позволяете, товарищ подполковник! — прорычал Грачев. — Я доложу…
— Здесь, на заставе, я — Царь, Бог и Господин. Надо будет — я тебя так закопаю, никто никогда не найдет. И тех, кто будет искать тебя — тоже закопаю. И тех, кто будет искать тех, кто… ну, в общем, ты понял. А, да. Чтобы куда-то что-то доложить, тебе нужно дожить до этого момента. А при таком параде у тебя шансов очень мало. Ты понял меня, полковник?
— Понял, — процедил сквозь зубы офицер. — А это еще кто? — он махнул рукой на три грязных автомобиля.
— Работорговцы, — коротко ответил Белкин.
— Сам вижу. Почему посторонние на заставе?
— Как почему? — удивился начальник. — Они заплатили.
— Это же взятка! — опешил от такой наглости Грачев.
— У нас, на границе, когда дают взятку, принято говорить «спасибо». Здесь тебе не город, полковник. Здесь — граница. А на границе свои законы.
Работорговцы, да. Бродяги. Отщепенцы. Вроде как и мы, и американцы, и остальное человечество относились к ним с презрением. Однако все пользовались их услугами. Хотя бы потому, что работать на шахтах скаги не хотели даже за деньги. Даже за хорошие, по их меркам, деньги. И не удивительно! Зачем им было вообще выбираться из пещер, чтобы возвращаться обратно, под землю? Оставался один выход — рабы. Инопланетяне подыхали на шахтах пачками, но затраты вполне окупались. Экономика всего предприятия давно была посчитана: сколько руды должен добыть раб, чтобы, с учетом своей стоимости и затрат на еду, принести прибыль владельцу шахты. Хвала Тилису, Единому В Трех Ликах, и прейскурант на рабов составлялся именно с этим учетом. Раньше точки безубыточности почти никто не откидывался. Бывало охрана, переусердствовав, забивала насмерть особо упрямого, но такое случалось исключительно редко.
Кто-то может подумать, что сами скагаране работорговцев люто ненавидели. Как бы не так! В десна, конечно, с ними не долбились, но своих соплеменников инопланетяне впаривали — только шум стоял. Если б черти рождались сразу взрослыми — работорговлей жил бы весь Скагаранский Халифат. Но, к величайшему сожалению таких дельцов, чтобы скаг представлял ценность — он должен созреть, а это — минимум 12–15 лет. То есть — время. Опять же в ходе этого процесса кормить его чем-то надо…
Во времена жестоких ханов такого не было. Хвала Тилису, Единому В Трех ликах, Ночь Калашматов положила конец бесчинствам зажравшихся правителей. Теперь право зверствовать было у каждого черта, независимо от его положения в сложной иерархии племени.
И это — им еще повезло, что органы скагов не подходят людям. А то страшно подумать, какими темпами развивалась бы трансплантология.
— О, Отдел Депортации Инопланетян! — обрадовался крепкий бородатый работорговец, когда мы разместились в столовой для ужина. — Я уж думал — придется по такой темени таскаться по лесам и горам, товар искать. Хорошая встреча! Есть что на продажу?
— Нет, — отрезал Грачев.
— Печально, — нахмурился коммерсант. — Не фартит нам сегодня. Все черти пропали куда-то. Давайте за встречу!